Кратер Эршота

В его лукавых глазах на этот раз не было усмешки, усы обвисли, лицо вытянулось. Он пошарил что-то около себя и пробормотал:

— Взяли они с собой провианту или не взяли?..

В тягостном молчании кончился день, прошла ночь. Метель свирепствовала с прежней силой. Белая пелена плотно висела над горами, над долиной, ограничивая ви-димость семью — десятью метрами. Разведчики, привыкшие к деятельной жизни, просто изнывали.

— Где они могут быть? — вырвалось у Фисуна. — Неужели так далеко зашли?..

— Вся надежда на Любимова, — тихо ответил Усков. — Если они нашли пещеру, то отсиживаются сейчас в ней. А если нет… — он умолк и нагнулся зачем-то к полу.

— Ну, в такую непогоду Любимов не рискнёт идти даже под ветер. Он знает, что это такое — Орочко уверенно высказал свою мысль. — Тем более с ними Туй. А верная собака чуть что давно бы была здесь.

В тревоге за Любимова и Петю прошёл ещё день. Спать легли рано, под завывание ветра и хлопанье палаточного верха.

Лука Лукич изредка выбирался из мешка, застёгивал плащ на все пуговицы и, не отрываясь от верёвочных оттяжек палатки, выходил наружу посмотреть на лошадей. Они спокойно лежали, полузасыпанные снегом.

Спокойно ли?

Глубокой ночью далеко от лагеря послышались новые звуки.

Если бы кто-нибудь из разведчиков мог видеть, как вдруг поднялись торчком уши у сторожевого жеребца, как Гордый вдруг тревожно всхрапнул, дико косясь по сторонам, они бы насторожились и, вероятно, предотвратили бы несчастье, которое явилось причиной многих дальнейших злоключений… Но люди спали, утомлённые долгой непогодой.

А жеребец не спал. Он поднял запорошённую снегом голову и предупреждающе заржал — тихо, но тревожно, Весь табунок проснулся; насторожённо зашевелились уши. Головы пришли в движение — тёмные, еле видимые в снежном смерче. Трепетали чуткие ноздри животных.

Что случилось?

Все так же выл обезумевший ветер, неслась пурга, было темно и жутко.

Но жеребец продолжал насторожённо вслушиваться.

Чу!.. Вот опять сквозь вой ветра донёсся до него протяжный, за душу берущий звук; он возник и тут же потонул в шуме метели. Через некоторое время такой же, но словно сдвоенный звук донёсся снова. В нем слышались злоба, тоска, кровожадные желания и ещё что-то такое, от чего стынет кровь, что заставляет животных испуганно дрожать всем телом и бежать, бежать без оглядки прочь, куда глаза глядят, лишь бы подальше от этого зловещего воя.

Это волки ходили вокруг лагеря, постепенно сжимая кольцо…

Жеребец храпя поднялся, и весь табун послушно встал вслед за ним. Вот завывания голодной стаи снова прорезали злобный голос метели. Тут Гордый, не надеясь на помощь людей, не выдержал и пошёл прочь от ужасных звуков, от спящего, полузасыпанного снегом лагеря. За ним, все ускоряя и ускоряя шаг, потянулся весь табун. Вой ветра и завывания волков подстёгивали обезумевших животных. Теперь жеребец шёл уже сзади. Разметав по ветру широкую гриву и распустив хвост, он бежал позади лошадей, подгоняя отстающих нетерпеливым сердитым ржанием, иногда пуская в ход свои острые зубы.

Любимов не смыкал глаз. Он прислушивался к голосу метели, слышал посапывание спящего Пети.

Вот уже две ночи, как они заперты в пещере. Плохо с едой. Осталось немного консервов и с полкилограмма галет. Мальчик не догадывался, что проводник уже не ел днём и не ужинал вечером. Кто знает, сколько ещё таких дней и ночей впереди?!

Но буран улёгся так же внезапно, как и начался. Мягко засветил молодой месяц. Крупные, словно вычищенные звезды замерцали на тёмном небе ярко-голубым светом.

— Петя, Петя! — тихо окликнул Любимов.

— Что? Уже утро?

— Нет, пока ещё ночь. Но буран утих, можно идти…

— Ах да, идти! Куда идти?

— Вставай, вставай, Петя! Идём в лагерь. Как-то они там?..

— Сейчас, сейчас!..

Петя наконец проснулся.

Скоро они выбрались на плато. Вот и поворот, отмеченный Любимовым, за ним второй, и перед путниками открылась чистая белая долинка, на другом конце которой где-то стояла их засыпанная снегом палатка.

— Ну, почти дома…

В ту же минуту яростно залаял Туй. Шерсть поднялась на нём дыбом, глаза злобно засверкали. Любимов быстро схватился за карабин.

В каких-нибудь восьмидесяти — ста метрах от них светились красноватым светом восемь пар глаз.

— Волки!..

Во взаимных наблюдениях прошла минута. Потом четыре волка отделились и парами, не спеша, пошли вправо и влево, в обход. Излюбленный приём! Остальные топтались на месте. Туй рычал все более грозно. Он узнал своих древних братьев, а теперь злейших врагов. Любимов огляделся. Влево от них стояла одинокая скала.

— К камню, живо!.. — тихо скомандовал он.

В три прыжка они очутились у прикрытия.