Краткая история Англии и другие произведения 1914 – 1917

Очевидно, что именно обещание, то есть продленная ответственность, есть то, что отличает нас – не скажу от дикарей, но… – от скотов и рептилий. Ветхий Завет, описывая темную неукротимую чудовищность Левиафана, говорит: «Сделает ли он договор с тобою?..» (Иов 40:23). Обещание, как и колесо, неизвестно Природе – это изобретения человека. Только говоря о человеческой цивилизации, можно серьезно сказать, что вначале было Слово. Клятва для человека все равно что песня для птицы или лай для собаки – это его голос, благодаря которому он выделяется из других. Как человек, который не способен сдержать слово, не готов к дуэли, так и человек, не способный сдержать обещание самому себе, недостаточно вменяем даже для самоубийства.

Не так уж просто найти еще что-то, от чего весь огромный агрегат человеческой жизни зависел бы в той же степени. Если уж он от чего-то и зависит, то вот от этой тоненькой веревочки, протянутой из забытых холмов вчерашнего дня в невидимые горы дня завтрашнего. На этой единственной струне висит все от Армагеддона до альманаха, от успешной революции до обратного билета. И эту единственную струну упорно пытаются обрубить, по счастью, тупой саблей.

Увидеть это несложно, надо только почитать переписку между Лондоном и Берлином. Пруссаки сделали открытие в международной политике: часто бывает удобно давать обещание и до странности неудобно выполнять его. Они были по-своему очарованы этим научным достижением и решили познакомить с ним мир. Кроме этого, они сделали Англии новое обещание при условии, что та нарушит собственные обещания, но при этом подразумевая, что новое обещание может быть нарушено столь же легко, как и предыдущее.

К вящему удивлению Пруссии это разумное предложение было отклонено. Я верю, что разочарование Пруссии было совершенно искренним. Это как раз то, что я имел в виду, когда говорил, что варвары пытаются обрубить струну честности и ясных записей, на которой держится все сделанное человеком.

Друзья немцев жалуются, что против них брошены диковатые азиаты и африканцы из Индии и Алжира. И при обычных обстоятельствах я бы отнесся к этим европейским жалобам с симпатией. Но обстоятельства необычны. Варварство Пруссии уникально, оно глубже того, что мы обыкновенно зовем варварством. Верно, что в деле обычного варварства тюрки и сикхи вполне могут соответствовать вышестоящим. Общая и единственная причина отказа от использования неевропейских племен против европейцев была названа еще Чатемом, который говорил о краснокожих: такие союзники могут натворить много дьявольщины. Но бедные тюрки после уикенда в Бельгии могут задать совершенно оправданный вопрос: что более дьявольского они могут натворить, чего бы культурные германцы еще не сделали сами без посторонней помощи?

Тем не менее оправдание любой неевропейской помощи серьезнее этих деталей. Оно основывается на том, что и другие цивилизации, в том числе малоразвитые, в том числе удаленные и отталкивающие, в той же степени, что и мы, зависят от того же главного принципа, которому сверхмораль Потсдама объявила открытую войну. Даже дикари дают обещания и уважают тех, кто держит слово. Даже восточные люди записывают обещания, и хотя они делают это справа налево, они тем не менее признают ценность этих клочков бумаги.

Многие купцы скажут вам, что слово мрачного и лишенного гуманизма китайца часто столь же ценно, как и его письменное обязательство. То же под пальмами и сводами сирийских шатров, где открылось великое изречение тому, «кто клянется себе во вред и не изменяет»[8]. Безусловно, Восток – это тесный лабиринт двуличности, и отдельный азиат, видимо, лукавее отдельного немца. Но мы говорим не о нарушениях человеческой нравственности в разных концах мира. Мы говорим о новой и бесчеловечной нравственности, отрицающей любые обязательства. Пруссакам объяснили их светочи, что все на самом деле зависит от Настроения, а политики – что любые договоренности растворяются перед «необходимостью».

В этом и заключается важность слов канцлера Германии. Он не стал делать исключения для Бельгии, которое в случае чего можно было бы использовать в качестве подтверждения правила. Он недвусмысленно заявил, как о чем-то приложимом к любым ситуациям, что победа необходима, а честь – лишь клочок бумаги. Очевидно, что полуобразованное прусское воображение на самом деле не способно представить ничего иного, кроме этого. Оно неспособно увидеть, что если все час за часом будут действовать полностью непредсказуемо, то это положит конец не только обещаниям, но и любым проектам. Неспособный увидеть это берлинский философ по умственному уровню оказывается ниже араба, уважающего соль, или брамина, стоящего за касты.