Краткая история Австралии

На этом первом, головокружительном этапе в овцеводстве можно было сколотить состояние, но это было занятие для молодого мужчины, и притом не робкого десятка. Засуха, пожар или болезнь могли разорить даже самых решительно настроенных. Снижение спроса на шерсть в Британии в конце 1830-х годов привело к обвалу цен, и миллионы овец пришлось пустить на сало. Ненадежность условий, так же как отсутствие права собственности на землю, заставляла овцевода заботиться о скорой прибыли, поэтому помимо улучшения поголовья мало что делалось для повышения эффективности или сохранения ресурсов. Стада съедали местные травы. Копыта утрамбовывали почву, препятствуя подросту. Участки голой земли вокруг скотных дворов, разрушенные овраги и грязные водные источники служили признаками вторжения овцеводов.

Об этом же свидетельствовали человеческие потери, разрушенная среда обитания и обезлюдевшие места сбора местных аборигенов, черепа и кости, брошенные непохороненными на местах массовых убийств, и названия, которые стали ассоциироваться с некоторыми из них. Был ручей Бойня на реке Гуидир на севере Нового Южного Уэльса, где в 1838 г. 60–70 аборигенов «перестреляли, как ворон на деревьях»; река Рыжая в низовьях Муррея, в которой в 1841 г. вода была красной от крови, и другие места, запечатлевшие злодеяния прошлого с ужасающей откровенностью: гора Расселение, Земля Убеждения, Воюющие холмы, остров Убийца, Лагерь Черепов. Белые колонисты иногда изгоняли из памяти подобные отвратительные эпизоды, а иногда сохраняли их в местном фольклоре, чтобы потом, 170 лет спустя, за кружкой пива в сельском пабе Нового Южного Уэльса старожил мог рассказать, как первые переселенцы «загнали всех черных на верхушку горы и стреляли в них, пока все они не попадали вниз».

Аборигенские версии таких столкновений содержат свои, дополнительные аспекты. Их изложение носит одновременно конкретный и обобщающий характер — в них повествуется о событиях, происшедших в определенных местах, и об их более широком значении. «Почему черные нападают на белых?» — спросил южноавстралийский комиссар полиции у аборигенов, выживших в стычке на реке Руфус. «Потому что они пришли в страну черных людей», — ответили ему. Таким образом, вовсе не забывая о присутствии коренных жителей, наступление белых расширило понимание принципиальной схемы завоевания, начавшегося с первой высадки британцев. «Ты — капитан Кук, ты убиваешь мой народ», — твердил один скотовод из Северной территории в 1970-х годах.

Насилие достигло таких масштабов, что белые колонисты называли 1820-е и 1830-е годы «Черной войной». От этого наименования в скором времени отказались, и всплыло оно только в последние 25 лет, когда более полно был восстановлен факт присутствия аборигенов в австралийской истории. В 1979 г. историк Джеффри Блейни высказал мнение о том, что в Мемориале Австралийской войны должно быть запечатлено признание войны между аборигенами и европейцами. В 1981 г. известный историк приграничных отношений Генри Рейнолдс высказал мысль о том, что следует помещать имена погибших аборигенов на наших мемориалах и кенотафах «и даже в пантеоне национальных героев».

Стремление к включению аборигенов в более широкую национальную мифологию постоянно встречает сопротивление. Сторонники господства белой расы отвергают его полностью. Белые традиционалисты не склонны признавать неприглядные аспекты завоевания как существенный элемент австралийской истории и осуждают «траурных» историков, настаивающих на таких неприятных темах. Возражения в последнее время ужесточились вплоть до отрицания: независимый историк Кейт Виндшатгл утверждал, что массовые убийства в пограничных районах — это миф, выдуманный своекорыстными гуманистами и увековеченный бесчестными интеллектуалами. Его обвинение в адрес ведущих историков в том, что они сфабриковали свою историю, оказалось манной небесной для консервативных публицистов. Виндшатгл настаивает на том, что британское заселение было мирным, поскольку оно осуществлялось в условиях законности и следовало христианским принципам. Он настаивает, что аборигены были первобытным и недееспособным народом, который не мог вести войну, так как у него не было ни правительства, ни территории, что они были способны только на «бессмысленное насилие». Эта альтернативная история расовых отношений на границах колоний была подхвачена СМИ и навязана учреждениям культуры, таким, как Национальный музей. Это наиболее спорный аспект национальной истории.