Краткая история белковых тел.(СИ)

Парень продолжает удаляться, и я спокойно созерцаю его спину. Спокойно, потому что в глубине души шевелится чувство, что всё-таки поступаю правильно. Мне не за кого мстить, и я не стреляю в безоружных. Я ведь настоящий мужчина, сильный и смелый, уверенный в себе! Я белковое тело, попавшее на сковородку войны, которому подпалили бока, чуть поджарили, и который только начал покрываться жесткой коркой цинизма и равнодушия. Но еще покрылся не до конца, если отпускаю этого парня.

Так я стою и рассуждаю, однако мои пацифистские мысли и идиотское самодовольство внезапно омрачает автоматная очередь, раздавшаяся прямо за спиной.

Грохот отдается звоном в ушах, звенят гильзы об асфальт. Очередь перечеркивает бегущего пополам и тот валится вперед, как подрубленное дерево, а через мгновение уже лежит темным холмиком за дорогой.

- Ты чё творишь? - раздается возбужденно-тонкий голос Скрипача, - ты чё творишь, бл..дь? Отпустить захотел?

Маленький ополченец выбегает вперед и быстро крутит головой по сторонам, как бы пытаясь разглядеть в пустых переулках и между домов пленных, которых я мог еще отпустить. Хотя бы и теоретически. В моё лицо смотрят белесые от бешенства глаза Безруко.

- Ты, вражина, хорошеньким быть захотел? Ручки боишься запачкать? А они как с нами? А ты?.. Ты зачем сюда приехал? Ты чужой здесь, чужой! Понял? Лучше вали отсюда.

- Я... - невразумительно бормочу в ответ, пытаясь сказать что-то в оправдание, но в последнюю минуту соображаю, что Петру бесполезно доказывать свою правоту. Он меня не услышит. Наверное, сейчас перед его безумными глазами проплывают картины похорон брата и здесь бесполезно объясняться, оправдываться. Это гражданская война, бойня между своими, а она не требует объяснений.

18.

Еще несколько дней мы патрулируем вместе, особо не разговариваем, да и говорить не, о чем, а потом попадаем под неожиданный минометный обстрел. Они здесь всегда нечаянны. Идешь себе, идешь и вдруг бац! Прилетает мина и прямо на твою голову. Или почти на твою.

Всё что помню - громкий взрыв, мощный удар в спину, меня впечатывает куда-то, возможно в стену дома и дальше темнота. Потом сказали, что из-под обстрела меня вытащил Безручко, нёс на себе, пока не подоспела помощь. А затем... Короче, очнулся в Ростовском госпитале.

Как сообщили врачи, мне посекло осколками руку и правое плечо, три осколка попали в спину. Но, к моей удаче, никаких важных органов задето не было. Остается констатировать, что отделался я, в общем, удачно - война меня только слегка подпалила, но это ничего. Когда отпускал пленного, то рассуждал, что стану настоящим мужчиной с обожженной и обветренной кожей, покроюсь жесткой коркой цинизма и превращусь из белкового тела в матерого хищника. А вот, не успел - я поджарился только слегка. Теперь корочка будет чуть хрустящей, как у мяса на гриле, но ведь белковым телам полезна прожарка.

И всё же, может оно к лучшему? По этому поводу думаю: "Наверное, война не для меня, особенно гражданская. Слишком сложно там всё, запутанно". Когда ненависть переплетаются с любовью, а месть с прощением, то трудно определить грань, за которой скрывается правда. Сложно понять, где враг, а где друг.

Вот Пётр. Кто он? Человек, который считал меня почти предателем, виновным в гибели младшего брата в Засечном или спаситель, вытащивший из-под огня чужого для него человека, рискуя быть убитым случайно упавшей миной? Он мне ведь прямо сказал, что я для него чужой.

Да, ситуация неоднозначная, как и оценка этого человека.

Я лежу в палате один, глазею в потолок. Правая рука и половина тела забинтованы, левая свободна, ею я держу пряник и потихоньку откусываю, по кусочку. Так лучше думается.

Мне вспоминается мой город - мирный и уютный, заряжающий энергией и успокаивающий. Под его сенью живут сотни тысяч людей, они не задумываются о том, что их может неожиданно, совсем как летний дождь, налетевший из ниоткуда, накрыть "Градами", что надо всегда знать, где ближайший подвал, превращенный в бомбоубежище. Надо знать, где можно добыть воду, где раздают гуманитарную помощь.

А еще мне вспоминается Лиза Соснина.

Наверное, её беременность уже видна и живот не скроешь свободным платьем. Она счастлива. Я так и вижу, как она идет под руку с Евгением Ивановичем, человеком с блестящей головой, умащенной гелем. Вечерний променад полезен для ребенка.

Иван Кравчук? Тоже неплохо себя чувствует - охмуряет очередную офисную девчонку, твердит ей с придыханием бархатным голосом:

Я живу на чужой территории,

И домой невозможен побег...

И он гладит её ласковым взглядом, любуется, как гурман любуется аппетитным куском отбивной, лежащей на тарелке, прежде чем дотронутся до него.

Алёна Василькевич всё так же хохочет, довольная насыщенной жизнью, друзьями и сама собой.

Такая и должна быть спокойная и сытая жизнь хищников, чувствующих свою власть и пожирающих белковые тела, разбросанные вокруг. Мир сильных особей, закрытый для меня наглухо.