Иван как бы дружески хлопает меня по плечу и отходит. Однако мне кажется, что в его жесте нет ничего дружеского, скорее, этот жест выглядит покровительственно. А может, так только кажется?
Я ставлю стакан остывшего кофе на столик, настроения допивать уже нет.
Ох уж эта моя подозрительность? Она выглядит так плебейски, словно я мнительный маленький человечек, перманентно готовый к обидам.
Через пару дней говорю со своим непосредственным начальником о предложении Евгения Ивановича. Мне нужно еще около десяти тысяч долларов, чтобы осуществить новый проект. Деньги для банка небольшие и я знаю, что заполучить их можно, но Арсений Павлович, мой начальник, прижимист.
-- Тебе зачем? -- бурчит он, перебирая маленькими неуклюжими руками с короткими пальцами, бумажки, валяющиеся на столе. Я всегда удивлялся тому, как он с такими детскими пальцами умудрялся быстро печатать на клавиатуре.
-- Понимаете, Арсений Павлович, клиент неплохой подвернулся. Предлагает печатать банковскую рекламу на постерах, и размещать их в метро. Но надо чуть-чуть увеличить бюджет.
-- Ты же знаешь, нам нельзя превышать лимиты, -- возражает начальник. -- Нам на год отпустили тридцать тысяч долларов. Ты уже спустил почти двадцать, а впереди еще полгода.
Арсений Павлович замолчал, равномерно постукивая короткими пальцами по столу. Этот стук напоминает звук метронома, который использует настройщик роялей. Тук-тук, кап-кап. Словно на стол кладут монеты, а Арсений Павлович медленно, со знанием дела, их отсчитывает. По одной.
-- Но мы можем попросить директора добавить бабок! На крайний случай! -- не сдаюсь я.
-- Тридцать тысяч! Ты меня слышишь? Ни центом больше! И потом, зачем нам постеры в метро? Может, еще прикажешь биллборды на Красной площади развесить? С такими темпами мы банк пустим по миру.
-- Я на эту тему разговаривал с Кравчуком, -- покривил я душой.
-- И что он сказал?
-- Поддержал. Сказал, что метро -- оригинальная идея, что её надо использовать.
-- Н-да... -- задумчиво ворчит Арсений Павлович.
Ему определенно хочется мне отказать, и я вижу это невооруженным глазом. Но с Кравчуком Арсению Павловичу ссориться не с руки. Из Кравчука может получиться могущественный враг, а зачем эта беда моему начальнику? Он осколок от ушедшей управленческой команды, случайно уцелевший после корпоративной бури, пустившей ко дну старый банк. Поддержки у Арсения Павловича никакой, и я не понимаю, кто и зачем его держит. Может, о нем просто забыли?
-- Ладно, попробую что-нибудь сделать, -- нехотя выдавливает начальник, -- запрошу "Голову", но ты не сильно надейся. Там сейчас экономят.
-- Могу намекнуть Ивану, чтобы позвонил в головной офис. Для ускорения.
-- Не надо!
Сижу, зарывшись в бумаги. Работа рекламщика скучна и однообразна, в ней нет ничего героического и романтического, никакого драйва. Нашел клиента, заключил договор, оформил выплаты и получил продукцию. Затем, разместил её в масс-медиа среди homo sapiens, и опять начинаешь сначала. Всё как на конвейере. Да это и есть конвейер пиарщиков.
Услышав непонятное шуршание, поднимаю голову и обнаруживаю, что рядом на стул присел Степан Соснин, муж Лизы. У него заговорщицкое лицо. Он делает вид, что пьет кофе, утащив пластиковый стаканчик из помещения кофе-пойнта. Впрочем, кофе уже в стаканчике нет. Легкая пластиковая оболочка вырывается, норовит вылететь из его неловких пальцев и залить оставшимися в нем каплями коричневой жидкости мои бумаги с очередным договором, разложенные на столе.
Я с опаской смотрю на руку Степы, на его пальцы, которые могут в любой момент разжаться из-за одного неудачного движения.
Невольно загораживаю свое сокровище локтем, как если бы под моей рукой лежали ценные предметы, например, купюры долларов, евро или пачки рублей, а не простые бумажки, которые можно восстановить в случае порчи. Однако мой жест собственника вызывает у Степана непонимание, и он еще ближе двигается к столу вместе со стулом.
Вообще Степан часто заходит к нам. Он здесь, практически, свой человек, хотя и без постоянного пропуска.
-- Слушай Дэник, - по-свойски обращается ко мне Соснин, едва наклонившись вперед, -- ты ничего не засёк?
-- В смысле? Что именно?
-- Ну, Лизку. Ни с кем не видел?
-- Нет. А что с ней?
-- Понимаешь, чувак, есть у меня мысли... подозрения...
-- Какие? -- я притворяюсь непонятливым, хотя роман Кравчука с Лизой -- это секрет полишинеля нашего офиса.
-- Мне кажется, она с кем-то встречается. И я не знаю... Короче, можешь за ней присмотреть?
-- Шпионить что ли?
-- Нет, не шпионить, а так...
Простодушный Степан замолкает, не в силах подобрать подходящего слова. Конечно, в своем автосалоне он имеет дело только с железками. Им не нужно доходчиво объяснять, что к чему, подбирать слова, убеждать. Ещё проще с легковерными лохами, которым надо впарить очередное детище российского автопрома. Подведи их к авто, ткни в ценник и увидишь горящие от безумия глаза, глаза голодной мыши, лезущей за недорогим сыром в мышеловку. Кстати, мышеловке всё равно, какой по цене сыр в ней лежит -- главное щелкнуть пружиной по башке.