Читаем Краткая история белковых тел (СИ) полностью

Патрулирование начинается сразу. Старшим в нашей группе назначен Петр. Третий патрульный с позывными Скрипач оказывается мелким парнем, роста ниже среднего, щуплым, но достаточно быстрым и вертким. Он весь увешан оружием от автомата до десантного ножа, рукоять которого торчит из разгрузки. В разгрузку, кстати, он засунул несколько гранат, а с боку на поясе ещё болтается пистолет.

- Ты откуда такой военный? - интересуюсь я.

- С Дона. Казак я.

- Ага, казак... - с сомнением бормочет Петро.

Парень шмыгает носом, но не от простуды, как я понимаю у него такая привычка.

- Предки мои с Дона, - поправляется он, - а сам я из-под Луганска. Здесь учился в Донецке.

- Да ладно! - я удивляюсь появлению столь неожиданного спутника, - студент что ли? Что изучал?

- Химию. В Луганске завод есть химический, хотел туда после...

Скрипач явно не хочет продолжать студенческую тему. Он выдвинулся вперед, опережая нас с Петром на несколько шагов, настороженно вертит головой по сторонам, напоминая голодного птенца, оставшегося без родительской опеки.

Народу нам встречается мало. По дороге изредка проносятся разные легковые и грузовые машины, прогромыхали три танка ополчения.

- Где будем искать диверсантов? - нарушаю неловкое молчание, повисшее между мною и Безручко.

- Сами найдутся! - мрачно отвечает тот.

Мы идем дальше.



17.




Этот город производит на меня странное угнетающее впечатление, как город-призрак, внезапно возникший посреди богатой и густонаселенной земли. Широкие улицы, утопающие в зелени деревьев, жаркое солнце в бездонной синеве неба, современные дома. Но... людей на улицах почти нет, магазины закрыты, на домах появились шрамы войны: следы осколков, возникшие после яростных обстрелов украинских военных, черные провалы окон от пожаров. Машины пролетают мимо, словно боятся задержаться на мертвых улицах и тут же превратиться в сюрреалистичные памятники эпохи гражданской войны на Украине. Памятники в виде обгорелых остовов.

И мне кажется, что город-призрак живёт сам по себе, своей отдельной жизнью, город, забытый населением.


До нас вдруг доносятся звуки выстрелов со стороны соседней улицы. Огонь ведут, похоже, из гранатомета. Что там? Прорвались танки укропов? Начался штурм со стороны аэропорта?

Скрипач пригибается, а поскольку парень и без того маленький, кажется, что он опустился на корточки. Мы с Петром берем наизготовку автоматы и жмемся к стене дома. Что делать? Бежать вперед или укрыться за углом, а может, прыгнуть в подвал через разбитое окно?

Из-за поворота выкатывается толстая старая женщина. Она что-то бормочет и размахивает руками как встревоженный шмель, которого выкуривают дымом из гнезда. Завидев нас, женщина бросается в нашу сторону.

- Хлопцы! - кричит она еще издали, - там диверсанты, стреляют.

- Где, кто? - почти хором спрашиваем мы.

- Там, там, - она машет рукой по направлению к соседней улице. - На машине они. Выскочили, достали трубу, и давай из неё палить во все стороны.

- Всё, погнали! - не дослушав, Петро машет рукой, и мы бежим за ним следом.

На соседней улице уже пусто. Ни машины, ни людей. Из окон двух пятиэтажных домов поднимается густой черный дым - стреляли по жилью. Где-то слышен отдаленный плач, наверное, кого-то убили или ранили.

- Суки укропские! - скрипит зубами Петр, - мы их достанем!

Про себя я не сомневаюсь - конечно, достанем, рано или поздно. Мы их достанем или они нас.


По нам стреляют. Я не сразу понимаю, кто стреляет, откуда. Пули шлепают в стену пятиэтажки прямо возле нас: одна бьёт над моей головой, вторая крошит кусок бетонной плиты возле ноги Скрипача.

- Тикай за угол! - командует Безручко, - давай, давай!

Мы бежим, улепетываем, аж пятки сверкают.

Когда по тебе ведет огонь неизвестно кто - это гораздо страшнее, чем бой с видимым противником. Чудится, что пули летят отовсюду, что опасность подстерегает за каждым поворотом, во всех подъездах, и в этом есть нечто мистическое, первобытное. Потому я испытываю страх первобытного человека перед неизведанными силами природы. Мне немножко стыдно за эту боязнь, но под бешеным огнём боязнь растворяется сама собой, уступая желанию быстрее спрятаться в безопасном месте.

На бегу вспоминается Кравчук. "Я живу на чужой территории и домой невозможен побег". Мне слышится его бархатный голос, вальяжный тон, на который велись офисные девицы как мотыльки на свет огонька. Теперь это выглядит смешно и нелепо, и ужасно дико, ведь чужая территория здесь, вокруг, а своего дома у меня нет.

Заворачиваем за угол, тут тихо, пули не залетают. Скрипач отработанным движением берет автомат наизготовку, и начинает контролировать свой сектор обзора. Я перевожу дыхание, смотрю на Безручко - что он сделает в такой ситуации, а тот взялся за рацию.

- Мастер - это Братан. В районе работают снайперы...

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза