Краткая история быта и частной жизни

Хотя хлопок давно культивировали в Египте, Индия держала первенство в торговле этим материалом, в результате чего в английский язык вошло много индийских слов: khaki (хаки), dungaree (дангери — грубая хлопчатобумажная ткань), gingham (гинем — легкая хлопчатобумажная ткань, в полоску или клетку; используется для дамского и детского платья), muslin (муслин), pyjamas (пижама), shawl (шаль), seersucker (сирсакер — легкая жатая ткань в полоску) и т. д.

Внезапное обилие индийского хлопка радовало потребителей, но не производителей льняных тканей. Не в силах соперничать с индийскими мануфактурщиками, европейские ткачи просили защиты у правительств и почти везде ее получали. На большей части Европы в XVIII веке был запрещен импорт готовых хлопчатобумажных материй.

Хлопок-сырец по-прежнему ввозился из-за границы, и это давало британской текстильной промышленности мощный стимул для его использования. Проблема состояла в том, что хлопок очень трудно прясть и ткать. Проблему решила промышленная революция.

Для того чтобы превратить кипы пушистого хлопка в полезные вещи, такие как постельное белье или джинсы, требуются две основные операции — хлопок надо прясть и ткать. Прядение — это процесс преобразования коротких хлопковых волокон в длинные нити: короткие волокна наращиваются понемногу и скручиваются между собой — точно такой же процесс используется для производства веревки.

Ткачество предусматривает переплетение двух нитей или волокон под нужными углами, в результате чего получается густая сеть из петель. Поперечные нити ткани (уток) переплетаются с продольными (основа). Большинство тканей для дома — простыни, носовые платки и тому подобное — по-прежнему делаются таким способом.

Прядением и ткачеством традиционно занимались в деревнях, и это обеспечивало работой большое число людей. Традиционно прядением занимались женщины, а ткачеством — мужчины. Однако прядение занимает гораздо больше времени, чем ткачество, и это несоответствие стало еще более явным после того, как в 1733 году Джон Кей, молодой человек из Ланкашира, изобрел механический челнок для ручного ткацкого станка — это стало одной из первых революционных инноваций промышленной революции.

Челнок Кея вдвое увеличил скорость ткацкого процесса. Прядильщицы, которые и так не поспевали за ткачами, стали безнадежно отставать. Поставки готовых тканей замедлялись, и это приводило к огромному экономическому напряжению.

Согласно традиционной версии, в конце концов и прядильщицы, и ткачи так разозлились на Кея, что напали на его дом и Кею пришлось бежать во Францию, где он и умер в нищете. Эта история повторяется во многих книгах с «догматическим пылом», по словам историка промышленности Питера Уиллиса. Однако на самом деле, настаивает Уиллис, все это неправда.

Кей действительно умер нищим, но только потому, что не сумел как следует организовать свое дело. Он предлагал фабрикантам в аренду свои станки, но запрашивал непомерно высокую цену, которую никто не мог бы заплатить. Поэтому его изобретение стали незаконно копировать, и Кей потратил все свои сбережения на безуспешную судебную борьбу за компенсации. Он уехал во Францию, тщетно надеясь на то, что там его дела поправятся. После изобретения ткацкого станка он прожил еще почти пятьдесят лет. На него никто не нападал, никто не выгонял его из страны.

Сменилось целое поколение, прежде чем люди нашли решение проблемы прядения, и пришло оно с неожиданной стороны. В 1764 году неграмотный ткач из Ланкашира по имени Джеймс Харгривз изготовил простое до гениальности устройство — прядильную машину, получившую прозвище Дженни, которая выполняла работу десяти прядильщиц за счет использования нескольких веретен.

О Харгривзе известно немного. Он родился и вырос в Ланкашире, рано женился и быстро обзавелся двенадцатью детьми. До наших дней не дошел ни один его портрет. Он был самым бедным и невезучим героем ранней промышленной революции. В отличие от Кея, Харгривз действительно пережил трудные времена. Толпа разгневанных местных жителей как-то явилась к нему домой и сожгла двадцать наполовину законченных прядильных машин и большую часть его инструментов. Это было жестокой потерей для бедняка; на какое-то время он перестал делать станки и занялся бухгалтерией. Часто пишут, что он назвал свою машину по имени собственной дочери, однако это не так: на диалекте северной Англии jenny означает просто «станок».

Станок Харгривза, если судить по иллюстрациям, не представляет собой ничего особенного: всего лишь десять катушек на раме и колесо для того, чтобы их вращать. Однако это приспособление способствовало промышленному росту Британии. К сожалению, оно также привело к использованию детского труда, поскольку дети, которые проворнее и меньше ростом, чем взрослые, умели лучше всех управляться с прядильной машиной.