Краткая история быта и частной жизни

Примерно в это же время жизнь британской деревни сильно ухудшилась за счет одного события, о котором сегодня мало кто помнит. Это была одна из самых больших экономических катастроф в истории Британии: сельскохозяйственный упадок 1870-х, когда в течение семи лет фермеры снимали крайне низкие урожаи. В этот раз фермеры и землевладельцы не могли решить проблему простым вздуванием цен, как они обычно делали в прошлом, потому что столкнулись с сильной конкуренцией со стороны заморских производителей, особенно Америки, превратившейся в огромную сельскохозяйственную машину. Благодаря жатке Маккормика и другим грохочущим орудиям американские прерии стали устрашающе плодовиты. С 1872 по 1902 год производство пшеницы в Америке выросло на 700 %, в то время как производство пшеницы в Британии упало более чем на 40 %.

Цены тоже упали. Пшеница, ячмень, овес, бекон, свинина и баранина в последней четверти XIX века стали стоить примерно вдвое меньше, чем пару десятилетий назад. Шерсть подешевела с 28 шиллингов за четырнадцатифунтовый сверток до 12 шиллингов. Тысячи фермеров-арендаторов разорились. Более ста тысяч фермеров и рабочих ушли в города. Поля пустовали, никаких перспектив не было. Деревенские церкви стали подозрительно пустынными: прихожане разъехались кто куда, а те, кто остался, совсем обнищали. Для сельских священников настали трудные времена. Эта должность уже никогда не будет такой же привлекательной, как раньше.

На пике сельскохозяйственного кризиса британское правительство, возглавляемое либералами, сделало странную вещь. Оно ввело налог на наследство. Жизнь тысяч людей, в том числе и нашего мистера Маршема, должна была в скором времени круто измениться.

Новый налог придумал сэр Уильям Джордж Грэнвилл Венэйблс Вернон Харкорт, министр финансов, — человек, которого никто не любил, даже его родные. Харкорт, прозванный за свое необычно крупное телосложение Великаном (Jumbo), вряд ли стремился навредить классу помещиков, поскольку и сам относился к их числу. Семья Харкорта жила в Ньюнэм-парке (если помните, это там первый граф Харкорт перестроил территорию, а потом не узнал места, где был заброшенный деревенский колодец, упал в него и утонул).

Все Харкорты были тори, а Уильям стал либералом — его семья восприняла это как страшное предательство. Впрочем, его налог на наследство напугал даже либералов. Премьер-министр лорд Розбери, который и сам был крупным помещиком, интересовался, будет ли какое-то послабление в случае, если два наследника умрут один за другим. Было бы жестоко, по мнению Розбери, взимать налог с поместья второй раз, если наследник еще не успел восстановить финансовое положение семьи. Однако Харкорт отвечал отказом на все предложения о налоговых льготах.

У Харкорта почти не было шансов унаследовать имущество собственной семьи, и это, несомненно, повлияло на его решения. Думаю, он немало удивился, все-таки став наследником (весной 1904 года внезапно умер сын его старшего брата). Впрочем, Харкорт недолго наслаждался своим везением: спустя шесть месяцев он и сам отправился в мир иной, и его наследникам пришлось дважды платить налог — таких случаев и опасался Розбери. Таким образом, Харкорт получил по заслугам.

Во времена Харкорта налог на наследство был довольно скромным (8 % за поместье стоимостью свыше одного миллиона фунтов стерлингов), но представлял собой надежный источник государственных доходов. Миллионы людей, которым не надо было его платить, поддерживали этот закон и постоянно повышали ставку налога до тех пор, пока накануне Второй мировой войны он не составил 60 % — такой уровень был разорительным даже для самых богатых землевладельцев.

В то же время государство постоянно повышало подоходный налог и придумало еще целый ряд новых налогов — налог на необрабатываемую землю, на добавленную стоимость и прочие; все они легли тяжким бременем на крупных землевладельцев. Двадцатый век стал для высших слоев общества, по словам историка Дэвида Кэннедайна, временем, когда «сгущаются тучи».

Большинство жило в состоянии перманентного кризиса. Когда случалось что-то плохое — крыша прохудилась, а налоги стали неподъемными, — исправить положение можно было только продавая фамильные ценности: картины, гобелены, драгоценности, книги, фарфор, серебряная посуда, редкие марки — все это утекало из богатых английских домов в музеи или в руки иностранцев.

Это как раз было то самое время, когда Генри Клей Фоулджер скупил почти все первоиздания Шекспира, а Джордж Вашингтон Вандербильт приобрел в Британии столько ценностей, что забил ими свой 250-комнатный особняк Билтмор. Эндрю Меллон, Генри Клэй Фрик и Джон П. Морган закупали картины старых мастеров, а Уильям Рэндольф Херст подобрал все остальное.