Лично для Луи-Филиппа самым тяжелым ударом, который вполне мог стоить ему трона, стала смерть в последний день 1847 г. его сестры Аделаиды. Ей было семьдесят. Как можно себе представить, Луи-Филипп был потрясен. Они каждый вечер встречались в его кабинете и долго обсуждали проблемы прошедшего дня. Восемнадцать лет он полностью полагался на ее мудрость, отвагу и безошибочное политическое чутье; а теперь, когда он особенно в ней нуждался, сестры не стало. Король все еще находился в шоке, когда, шесть недель спустя, разразилась буря.
1848 год был годом революций. Французская революция, на пороге которой стоял Париж, станет в Европе по меньшей мере четырнадцатой[173]
. Но какое-то время Луи-Филиппу было трудно понять, что такое королевство, как французское, фактически созданное одной революцией, может быть разрушено другой. Но при этом в случае реального восстания он сомневался в своей способности справиться с ситуацией. Особенно его беспокоила лояльность Национальной гвардии. Она существовала отдельно от армии, использовалась в полицейских операциях и в качестве военного резерва. Раньше он пользовался полным доверием со стороны своей гвардии – к примеру, она великолепно действовала во время волнений 1832 г. Но времена изменились: несмотря на то что Национальная гвардия в основном оставалась такой же, как всегда, общественное мнение повернулось против монархии, и гвардия развернулась вместе с ним.Возникла и еще одна проблема. Поскольку политические демонстрации находились под запретом, различные оппозиционные партии начали устраивать благотворительные «банкеты», которые, вне всякого сомнения, предоставляли легальную площадку для критики существующего государственного строя. Такие собрания стали настолько опасными, что в феврале 1848 г. их запретили. Для парижан это стало последней каплей. В полдень 22 февраля они вышли на улицы с лозунгами «
Он надеялся уединиться в Шато-д’Э, но следующим утром ему сказали, что его внука отвергли и провозгласили республику. Каково будет его положение в этой республике, он представления не имел, да и желания выяснять тоже. Вместе с Марией Амалией, невесткой герцогиней Немурской и ее детьми Луи-Филипп, имея в кармане всего пятнадцать франков на всех, вечером добрался до Онфлёра, где под малопонятными вымышленными именами и с помощью британского консула в Гавре они сели на корабль, идущий в Англию. Через несколько часов после прибытия в Ньюхевен они получили письмо от королевы Виктории, в котором она предложила им Клермон-хаус в графстве Суррей. Вскоре туда съехалась почти вся семья, и проблемы, казалось, закончились; но новая трагедия не заставила себя ждать. В доме никто не жил с 1817 г., и за прошедшие тридцать лет свинцовые трубы отравили водопровод. Почти все обитатели дома серьезно пострадали, а для трех членов семьи отравление оказалось смертельным. Король прожил еще два года, но его здоровье быстро ухудшалось. Он умер в Клермоне 26 августа 1850 г. Мария Амалия жила в Клермон-хаусе шестнадцать лет и скончалась в 1866 г. в возрасте восьмидесяти трех лет.