Краткая история Лондона

В 1717 году во время исполнения «Музыки на воде», созданной Генделем по заказу короля, Темза была запружена флотилиями из барж, «двигавшихся без гребцов, по воле прилива, до самого Челси». Согласно Daily Courant, королю так понравилась музыка, что он повелел повторить ее трижды. Гендель привез в Лондон и иностранных певцов, что послужило причиной типично лондонских жалоб – не на низкое мастерство исполнителей, а на то, что в Англии певцов такого уровня не нашлось. Свидетельством его популярности может служить то, что он мог платить своим лучшим исполнителям 2000 фунтов стерлингов за сезон (сегодня это 250 000 фунтов). Лишь в 1740-х годах слава Генделя как оперного композитора несколько потускнела, после чего он с не меньшим успехом переключился на оратории.

Монархи Ганноверской династии с исключительной серьезностью относились к своей роли главы англиканской церкви. Георг I продолжил строительство незаконченных «церквей королевы Анны». В 1721 году католик Гиббс, архитектор церкви Сент-Мэри-ле-Стрэнд, был избран для постройки заново церкви Святого Мартина-в-полях. Его необычному шпилю, возвышавшемуся над классическим портиком, предстояло стать образцом для англиканских церквей во всем англоговорящем мире. Однако, несмотря на королевское покровительство, в церкви распространялись бездеятельность и коррупция. Богатые прихожане выкупали для себя места на скамьях со спинками в приходских церквях, а бедняки были вынуждены тесниться в проходах; типичный вид церковной службы заклеймил Хогарт в своей популярной сатирической гравюре «Спящие прихожане» (1736).

Это делало государственную церковь уязвимой для критики если не со стороны католицизма, официально поставленного вне закона, то со стороны «методистов» – нового направления, основанного проповедником Джоном Уэсли. Суть проповедей Уэсли была проста, подобно проповедям Уиклифа и Лютера: он «проповедовал внутреннее спасение в настоящем, достижимое одной лишь верой». Он всегда называл себя преданным сторонником англиканства: ему было запрещено проповедовать в церквях, и он стал читать проповеди под открытым небом, что только увеличило число его сторонников. В Лондоне он проповедовал на пустыре Мурфилдс в Финсбери, и послушать его собирались тысячи людей. Даже «доктор Джонсон», как называли Сэмюэла Джонсона, был впечатлен «простыми и свойскими манерами» Уэсли, а сам Георг III отправил несколько мачт с верфи в Дептфорде в качестве колонн для часовни, построенной проповедником на Сити-роуд.

Закон, порядок и джин

Впервые многие лондонцы начинали вслух признавать, что в немалой части их города не все гладко. Условия жизни в трущобах по берегам Темзы едва ли улучшились со времен Тюдоров. Доктор Джонсон с преувеличенным ужасом говорил, что живет в одном городе с «людьми, у которых нет не только щепетильности, но даже правительства, – ордой варваров или общиной готтентотов». Да, Джонсон в своих едких замечаниях не щадил низшие классы, хотя сам себя всегда относил к бедным людям. Беспутство уличной жизни ужасало и романиста Сэмюэла Ричардсона[68]. Он обнаружил, что подмастерья берут выходной, чтобы сходить на «тайбернскую ярмарку», то есть поглазеть на казни в Тайберне. Однажды он видел, как толпа из 80 000 человек (здесь писатель, возможно, дает несколько преувеличенную оценку) двигалась к виселице, а осужденные по дороге заходили в пабы и напивались с приятелями. А ведь речь шла о мероприятии, подобные которому, по словам Ричардсона, «в других странах… как говорят, посещаются немногими, за исключением должностных лиц при исполнении и скорбящих друзей». В Лондоне же на казни смотрели как на развлечение, а толпа потом еще и дралась за право продать труп хирургу для вскрытия. «Поведение соотечественников не укладывается у меня в голове», – говорил Ричардсон. В 1783 году казни были перенесены в Ньюгейт, чтобы уменьшить количество зрителей, но зеваки просто-напросто переместились на новое место.