Краткая история Лондона

В 1755 году ряд лендлордов и их агентов подали прошение о прокладке новой дороги через северную часть поместья Мэрилебон, чтобы уменьшить заторы на Тайбернской дороге. Еще одним аргументом было то, что рыночную стоимость их землевладений отнюдь не поднимали стада коров и овец, прогоняемые перед парадными воротами. Следствием этого стала прокладка одной из «запланированных» магистралей Внутреннего Лондона, шедшей от Паддингтона вдоль нынешних Мэрилебон-роуд и Юстон-роуд в направлении Пентонвилл-роуд и вниз к Сити, в сторону Мургейта. Эта дорога была платной, а впоследствии по той же траектории был проложена первая линия метрополитена. Это одна из немногих дорог столицы, которую сегодняшние управляющие транспортными потоками стараются оставить без пробок.

Фактически единственным землевладением XVIII века, действительно проданным, осталось имение Уильяма Чейна, чей отец приобрел отдаленное поместье Челси после гражданской войны. В 1709 году Уильям построил улицу Чейн-роу и уехал в Бекингемшир, а в 1712 году продал владение сэру Хэнсу Слоуну – врачу, антиквару и основателю Британского музея.

Слоун, в свою очередь, построил Чейн-уолк вдоль Темзы, а в 1753 году разделил землевладение между своими двумя дочерьми: западная половина досталась Саре, а восточная – Элизабет, которая вышла замуж за потомка средневекового валлийского вождя Кадугана ап Элистана. Ее муж, лорд Кадоган, позднее поручил архитектору Генри Холланду застроить на севере своих владений, у Найтсбриджа, район Хэнс-таун, названный в честь его щедрого тестя. Для себя Холланд построил павильон, о чем хранит память улица Павильон-роуд. В конце аренды, в 1880-х годах, Хэнс-таун подвергся самой беспощадной перестройке среди всех лондонских землевладений и был застроен домами из красного кирпича в неоголландском стиле Викторианской эпохи. Компания Cadogan estate, принадлежащая семье Кадоган, управляет недвижимостью и сегодня.

Столица Просвещения

Именно в этих декорациях разыгрывался спектакль лондонского золотого века, который длился от середины Георгианской эпохи до Наполеоновских войн. Эти декорации, по всей вероятности, нередко должны были производить впечатление хаоса. Там, где еще недавно бродили пастухи и огородники, клубились облака пыли и раздавался грохот. Новые покупатели жаловались, что им обещали блаженство на лоне природы, а вместо этого вокруг «поднимаются, словно испарения» дома Мэрилебона. В комедии Ричарда Стила[64] «Любовник-лжец» (The Lying Lover) студент говорит, что мог бы и не возвращаться из Оксфорда: «Если бы я задержался еще на год, они бы уже и до Оксфорда всё застроили».

Однако в Лондоне как городе почти ничего типично городского не было. Историк социума Рэймонд Уильямс писал, что за ним следует «пристально наблюдать как за новым видом ландшафта, новым типом общества» – не городским и не сельским. Столкновение противоположностей вообще стало лейтмотивом Георгианской эпохи. В политике это было соперничество тори и вигов, старых «патриотов» – приверженцев Стюартов и свежих сторонников «европейского пути», то есть Ганноверской династии, а также отошедшего на второй план католицизма и главенствовавшего протестантизма. Недаром процветал рынок скептической прессы, лидером которой был Spectator Аддисона[65] и Стила, предшественник современной газеты, выходивший с 1711 года трижды в неделю.

В стилистике тоже была борьба – между английским барокко Рена, Хоксмура и Гиббса и сторонниками возрождения палладианства по образцу Иниго Джонса. Росту числа последних способствовало возобновление «гранд-туров»[66] после Утрехтского мира. Богатые молодые аристократы во главе с Берлингтоном и Лестером возвращались в Лондон, нагруженные картинами итальянских и французских мастеров, мебелью и «Десятью книгами об архитектуре» древнеримского архитектора Витрувия. В 1719 году Берлингтон вместе со своими друзьями – архитекторами Кэмпбеллом и Кентом – перестроил семейный особняк на Пикадилли (сейчас здесь находится Королевская академия художеств) и привел в порядок его сады, простиравшиеся вплоть до Ганновер-сквер. Память о личных именах членов семьи Берлингтона сохранилась в названиях улиц Корк-стрит, Клиффорд-стрит и Сэвил-роу. Кроме того, приятели построили безупречную виллу в палладианском стиле и разбили парк у реки в Чизике.

Берлингтонцы, считавшие себя носителями изысканного стиля, стали мишенью постоянных острот для старой гвардии тори. Когда они собирались в Чизике, то по соседству, за стеной собственного деревенского дома, кипел от негодования художник Уильям Хогарт, «британский бульдог», подвергший их насмешкам в сериях гравюр «Модный брак» и «Карьера мота». А вот поэт Александр Поуп восхвалял своего покровителя Берлингтона: «Ты доказал, что Рим практичен был, / А всяк изыск для пользы в нем служил». После подобных дифирамбов Хогарт, в свою очередь, высмеял обоих в гравюре «Человек вкуса», на которой поэт и лорд белят ворота особняка Берлингтона, брызгая краской на проезжающего мимо тори – герцога Чандоса.