Краткая история насекомых. Шестиногие хозяева планеты

Обычно зауропод представляют в роли жирафов: длинная шея якобы помогала им ощипывать высокие кроны деревьев. Но сходите в Палеонтологический музей и вглядитесь в их маленький череп и зубки, тонкие, как карандашики. Вот массивные зубные батареи большеголовых утконосых динозавров – другое дело, они идеально подходили для перетирания жестких растительных кормов. А диплодок сломал бы зубы о первую же ветку. Да и негде было в его непропорционально маленькой головке разместить мощную жевательную мускулатуру. Недавно было показано, что строение мускулатуры и связок не позволяло зауроподам держать шею в вертикальном положении – они лишь могли двигать ею влево-вправо[245]. К тому же зауроподам потребовалось бы сердце размером с небольшой автомобиль, чтобы закачать кровь в голову, сидящую на вытянутой вверх шее.

И вот тут уместно вспомнить, что в начале XX в. большинство палеонтологов рассматривало зауропод в качестве водных или околоводных существ. Считалось, что они бродили вдоль береговой линии, погружая свои грузные тела в воду. Если это действительно так, то длинная шея зауропод была нужна им как приспособление для сбора водорослей и другой водной растительности. Стоя на мелководье, зауроподы могли дотянуться до участков, удаленных от берега, а также до дна и засосать в себя мягкие водоросли, особо не утруждаясь их пережевыванием. То есть шея служила диплодоку и его собратьям не стрелой подъемного крана, а шлангом пылесоса. А белковая пища в виде многочисленных водных насекомых хорошо дополняла нитчатые водоросли, позволяя этим гигантам прокормить себя[246].

* * *

На заре брежневской эпохи, в конце 1960-х – начале 1970-х гг., в советскую науку вкладывались большие средства. «Золотой дождь» пролился и на геологию: СССР все сильнее подсаживался на сырьевую иглу, и разведка новых месторождений полезных ископаемых была одной из приоритетных задач. Так что в распоряжении геологов и примкнувших к ним палеонтологов имелись вездеходы, гидросамолеты и вертолеты, позволявшие добраться до самых отдаленных уголков необъятной советской родины. На этой волне сотрудникам Лаборатории членистоногих Палеонтологического института удалось организовать ряд крупных экспедиций в Сибирь, Забайкалье и Монголию. В результате были собраны десятки тысяч мезозойских насекомых, включая множество водных. Однако первоначально эти находки поставили ученых в тупик. Дело в том, что во многих комплексах водных насекомых, относящихся к юре и раннему мелу, преобладают личинки веснянок и других групп, которые в наши дни живут в речках с чистой и холодной водой, насыщенной кислородом. Но, судя по минералогическому составу породы, эти насекомые на самом деле обитали в водоемах совершенно иного типа: мелких, хорошо прогреваемых озерцах и пересыхающих старицах рек. Здесь должны были встречаться совсем другие виды, устойчивые к цветению воды и недостатку кислорода. Как же в мезозое туда занесло типично речные, оксифильные формы?

Надежду Калугину, сотрудницу Лаборатории членистоногих, осенило: ключ к решению этой загадки следует искать в составе прибрежной растительности! Калугина месяцами держала в сосудах с водой листья гинкго, папоротников и прочих растений и пришла к выводу, что скорость их гниения может напрямую влиять на состав водных насекомых. В Сибири, где в мезозое были распространены оксифильные комплексы водных насекомых, произрастали леса из вымерших голосеменных, таких как гинкговые и чекановскиевые. Хвоя современных голосеменных обладает антисептическими свойствами: в лесной луже, дно которой выстлано хвоинками сосны или ели, вода не цветет, и из нее можно напиться, не опасаясь за здоровье. Подобным образом листва мезозойских голосеменных, падая в водоемы, останавливала в них развитие водорослей и бактерий, тем самым сберегая кислород для насекомых[247].

Однако в середине мелового периода по берегам пойменных озер стали произрастать покрытосеменные, чьи остатки разлагаются куда быстрее. Случилась повальная эвтрофикация – так называют процесс накопления биогенных элементов в водоемах, приводящий к их цветению, когда вода становится зеленоватой и тухлой. В наши дни нечто подобное происходит, например, из-за смыва удобрений и фекалий с животноводческих ферм. В мелу с появлением покрытосеменных случилось, по сути, то же самое: приток легкоразлагаемой растительной биомассы в озера спровоцировал размножение бактерий и одноклеточных водорослей, жизнедеятельность которых привела к снижению концентрации кислорода в воде. Это стало причиной исчезновения ранее обитавшей там оксифильной энтомофауны. Последствия глобального замора, случившегося в середине мелового периода, хорошо прослеживаются в палеонтологической летописи. Озерные отложения позднеюрского и раннемелового возраста буквально забиты водными насекомыми, тогда как в верхнем мелу их как будто корова языком слизнула. Тихая катастрофа, которую не покажут в научно-популярных фильмах, – ведь здесь все обошлось без астероидов, вулканов и прочих зрелищных сцен.