Но несмотря на это, империя Цин все равно противилась легализации торговли опиумом. Вторая опиумная война (1856–1860) и разграбление французско-британскими войсками Летнего дворца в Пекине в конце концов вынудили императора пойти на уступки. В 1860–1862 годах Китай вынужденно разрешил европейцам открыть ряд торговых отделений, пошел на территориальные уступки и выплатил значительные репарации. Кроме того, под давлением извне, ради религиозных свобод христианским миссионерам разрешили свободное перемещение по стране (хотя никто даже словом не обмолвился, что точно таким же правом в самой Европе в этом случае должны обладать буддистские, мусульманские или индусские миссионеры). Ирония истории: именно после этих военных репараций, навязанных британцами и французами, Китаю пришлось отказаться от ортодоксальной бюджетной политики, проповедуемой еще Смитом, и в порядке эксперимента впервые за всю историю вынужденно объявить немалый государственный займ. Сразу после этого долг стал расти снежным комом, заставляя императора Цин поднимать налоги ради выплат европейцам, а потом и уступить им часть фискального суверенитета страны – в полном соответствии с колониальным сценарием принуждения через внешний долг, который можно было наблюдать и в случае многих других государств (таких как Марокко[59]
).Говоря о внутреннем государственном долге, накопленном европейскими странами для финансирования войн друг с другом в XVII–XVIII веках, нельзя не отметить ту чрезвычайно важную роль, которую он сыграл в процессе обращения долговых обязательств в ценные бумаги и развитии других финансовых новшеств. Некоторые из этих нововведений повлекли за собой громкие банкротства, такие как знаменитый финансовый крах системы Джона Ло в 1718–1720 годах, в основе которой, по большому счету, лежала конкуренция между Францией и Великобританией – желая избавиться от накопленных внутренних долгов, каждая из этих стран предлагала держателям ее долговых обязательств акции самых несусветных колониальных компаний (таких как «Компания Миссисипи», значительно ускорившая схлопывание финансового пузыря). На тот момент большинство подобных акционерных обществ базировались на использовании колониальной монополии в торговле и налоговой сфере, в целом не имея ничего общего с эффективным предпринимательством[60]
. Как бы то ни было, развитие финансовых и торговых технологий в масштабе всей планеты позволило европейцам создать инфраструктуру и добиться значительных преимуществ, пусть и относительных, но сыгравших решающую роль в эпоху финансово-промышленного капитализма, который на рубеже XIX–XX веков обрел мировой размах[61].Превращение Европы в провинцию, переосмысление специфики Запада
Если вкратце, то военное доминирование и колониализм позволили западным странам выстроить мир-экономику таким образом, чтобы извлекать из нее максимальную выгоду, а остальную часть планеты надолго отодвинуть на периферию. Повторим еще раз: в самой этой стратегии нет ровным счетом ничего чисто европейского. В первой половине XX века подобный эксперимент на части территорий Азии провела Япония, в итоге Корея и Тайвань смогли задействовать независимую стратегию своего развития только когда японскому колониализму пришел конец. Вырвавшись из-под колониальной опеки, с одной стороны западной, с другой – японской, после нескольких десятилетий шатаний в разные стороны, в начале 1980-х годов Китай наконец определил собственную стратегию развития, которая позволила ему подчинить себе целый ряд азиатских и африканских экономик – не таких богатых и занимающих гораздо худшее положение. Уникальность Европы заключается в том, что она первой в качестве эксперимента прибегла к этой стратегии, а потом на несколько столетий распространила ее на весь мир, опираясь на военное доминирование, которому долго нельзя было ничего противопоставить, и полное отсутствие достаточно организованной внутренней либо внешней оппозиции.