Краткая история: Реформация

При всей своевременности и уместности работы Хетцера самый значительный вклад в письменные дебаты сделал Ульрих Цвингли в «Ответе Валентину Компару», в котором он с предельной резкостью заявил, что поклоняться изображениям или благоговеть перед ними – значит нарушать Закон Божий. Распространение икон в городских церквях не приводило к лучшему пониманию Бога или к более тесным взаимоотношениям с ним. Напротив – культ икон был прямой дорогой к идолопоклонству, поскольку материальные, осязаемые, внешние объекты были теми самыми ложными богами, которые осуждало Писание. Истинной религии нужны не богатые украшения и убранства, а чистота и простота побеленных стен реформированных церквей. Несмотря на резкость и накал речей, в Цюрихе было относительно немного всплесков народного иконоборчества: возможно, из-за постоянного присутствия Цвингли в городе, а возможно, в силу достаточно тесных взаимоотношений между вождями Реформации и городским советом. В сентябре 1523 г. три человека вошли в церковь Фраумюнстер, повредили лампы и осквернили святую воду. Однако в основном удаление икон из городских церквей оставалось под контролем совета и завершилось к лету 1524 г. после смерти мэра Маркуса Ройста, более консервативные взгляды которого задерживали его исполнение[147]. Генрих Буллингер[148] подвел итог процессу, который занял менее двух недель: «Все церкви города были очищены; дорогие картины и скульптуры, а также очень красивый стол в Вассеркирхе уничтожены. Суеверные горестно стенали, но истинно верующие радовались такому великому и радостному поклонению Богу».

Споры между теми, кто осуждал церковные иконы и скульптуры, и теми, кто их уничтожал, обсуждались Лютером и Карлштадтом, а также другими реформаторами и городским советом Цюриха. Изменения, внесенные в учение Виклифа позднейшими лоллардами, заметны в кальвинизме середины XVI века. Вернемся к тому, с чего мы начали: к иконоборческому разрушению в Нидерландах в 1566 г., где прослеживается четкое соотношение между подстрекательскими проповедями и открытым уничтожением икон. Однако проповедники иконоборчества шли дальше женевского реформатора в вопросе изображений и материальных реликвий. Кальвин открыто и решительно выступал против наличия икон в церквях и сопутствовавших им предрассудков. Кальвин открыто высказывал свои взгляды в комментариях к Библии, катехизисе и проповедях, но не оправдывал народное иконоборчество[149]. Запрет на рисование ликов и вырезание идолов, содержащийся во второй заповеди, был для Кальвина столь же действительным, как и во времена Моисея. Оправдание икон средневековой католической церковью, утверждал Кальвин, основывалось на слабой доказательной базе и не могло скрыть того факта, что религиозные изображения противоречат Закону Божьему. Поклонение изображениям в христианской церкви было не более чем остатком язычества, а их распространение снижало их надежность в качестве книг для мирян или олицетворения доктринальной истины. Слово Божие, а не материальные образы было единственным истинным способом религиозного воспитания. Человеческий разум был «настоящей кузницей идолов», которую необходимо очистить[150][151].

Доводы, приведенные против образов, были четкими и ясными, но в то же время Кальвин ясно дал понять, что очищать церкви надлежит магистратам, а не населению. Эта часть его учения, возможно, меньше привлекала тех, кто стремился очистить церковь от ложной религии и реформировать богослужение. В письмах французским протестантам XVI века Кальвин советовал действовать с осторожностью и умеренностью, но в ходе конфессиональной борьбы именно более резкий и разрушительный язык его ранних сочинений, включая написанный в 1543 г. «Трактат о мощах»[152], казался наиболее убедительным[153]. Отвечая на вспышки иконоборчества и разрушений во Франции в начале 1560-х гг., Кальвин пытался от них отстраниться и утверждал, что никогда не одобрял таких действий[154]. С лета 1561 г. и далее отдельные погромы уступили место более массовому и решительному очищению церквей Лангедока, Гаскони и Дофине. Большинство было делом рук местных верующих, а реформированное духовенство и консистории заявляли о своей непричастности к погромам[155]. Но даже если официальной поддержки иконоборчества не было, трудно рассматривать такие разрушения иначе как выражение недовольства и противостояние католичеству или как наглядное воплощение реформированного христианства. Уничтожение икон позволило претворить в жизнь Закон Божий, а также, не будучи остановлено Божьим Промыслом (или вмешательством святых), придало законность реформационному толкованию заповедей. То, что иконы не защищали себя, не кровоточили и не навлекали божественное возмездие на иконоборцев, служило безусловным и наглядным доказательством их исключительно вещественной природы, поддерживало тех, кто ратовал за очищение церквей, и разжигало ненависть к католической церкви среди тех, кто чувствовал себя обманутым ею и ее ритуалами.

Последствия иконоборчества