Монастырские общины могли выработать высокоразвитое коллективное самосознание. В трудах рождалось четкое осознание монастырского сообщества, что в последние годы перед закрытием монастырей подвигло многих монахинь принять постриг. Некоторые были хорошо обеспеченными и вполне могли догадаться, что они будут больше контролировать свою жизнь в пределах монастыря, чем за его стенами. Монастырская жизнь создавала довольно специфическое женское самосознание, одновременно утвердительно-агрессивное и откровенно беспомощное. Монахини безусловно ценили и отстаивали свою автономность, но при необходимости были готовы доказывать, что, будучи женщинами, они интеллектуально слабы и поэтому не способны понять евангелическую теологию, а также молиться или править требы на немецком языке. Они скорее терпели, чем ценили еженедельные лютеранские проповеди, были готовы отказаться от своих привычек и утверждали, что готовы отказаться от традиционного католического причастия. Вдобавок монахини соглашались допускать в свои монастыри для совершения таинств священников-лютеран. Ведя подобный образ жизни, они не представляли угрозы для города. Доминиканские монахини составляли важную часть городского общества благодаря не только молитвам, но и заботам о бедных и нуждающихся, религиозному воспитанию и формированию такого образа жизни, который во многих отношениях отвечал запросам реформированных семьи и домохозяйства. В сравнении с религиозным противостоянием и богословской полемикой получило перевес участие в делах общины и общества.
Опыт монахинь-доминиканок из Страсбурга не дает общей картины действий, предпринятых лютеранами против иночества и монастырской жизни, но если бы мы могли опросить монахинь, переживших те бурные времена, то получили бы более полное представление о факторах, повлиявших на их решения и действия. Монахини были лучше готовы сопротивляться закрытию монастырей, чем их собратья-монахи[314]
. На землях князя Эрнста Брауншвейгского мужские обители закрывались без протестов, но почти все монахини отказывались участвовать в Реформации. В Мёдингене лютеранские священники, проломив монастырскую стену, пытались убедить монахинь оставить обитель. Каритас Пиркхаймер, аббатиса монастыря в Нюрнберге, организовала печально известную защиту монастырской жизни в ответ на требование городского совета о закрытии обители и отказалась покидать монастырь до своей смерти. Члены Нюрнбергского городского совета попытались убедить Пиркхаймер и ее компаньонок покинуть монастырь и приказали, чтобы монахинь лишили служб католических священников и доступа к таинствам. Лютеранские же священники четыре раза в неделю проводили в стенах монастыря свои службы. Горожане насмехались над монахинями, бросали камни через стены монастыря и отказывались продавать послушницам еду. Три семьи насильно забрали своих дочерей из монастыря, «пропитанного тоской и болью, где вечернее богослужение проводилось в слезах». Но после конфискации земель религиозной общины совет разрешил оставшимся монахиням доживать там свои дни[315].После закрытия английских монастырей монахини оказались в более сложном финансовом положении, и это, возможно, повлияло на решение некоторых бывших черниц остаться жить в общине. Без поддержки семьи вариантов было немного, но сохранение женской монашеской жизни произошло отчасти благодаря тоске по монастырской общине, тому опыту и независимости, которые она предоставляла. Клер Кросс проанализировала завещания монахинь, изгнанных из монастыря, и выделила чувство ностальгии и желание «среди некоторых более смелых душ» вернуться к монастырской жизни. То, что Кросс назвала «общим чувством общины», монахи – картузианцы и цистерцианцы – и монахини-картузианки сохраняли долгое время после упразднения монашества. Мэрилин Оливия исследовала опыт монахинь в Норфолке после роспуска монастырей, и ее исследование рисует сходную картину. Джоан Грейтрекс видит доказательство такой же преданности общинной жизни среди бывших монахинь-бенедиктинок Винчестера, которые продолжали жить вместе после закрытия их обители. После закрытия Сионского аббатства группы монахинь остались жить вместе из нужды или в надежде на восстановление монастыря[316]
.Королевская улица Нюрнберга. Каритас Пиркхаймер, 1900 г.