Краткая история: Реформация

«Реформация» превратилась в несколько перегруженный термин, и то же самое произошло со словом «протестант». Как многие слова, используемые для описания вероисповедания в Европе раннего Нового времени (в их числе папист, суеверный, радикальный и пуританин), слово «протестант» имеет исторический смысл, который определяется культурой. В первые десятилетия своего существования термин «протестант» имел сильную политическую ассоциацию со Шмалькальденским союзом и протестом против католической набожности, а также власти и князей католической церкви. Термин «лютеранин» был немногим лучше; он был подобен слову reformatio, которое, казалось, не готов был принять Лютер. А что же он означал? Верность основным теологическим принципам, которые усиливали лютеровскую критику традиционной религии, принятие оправдания верой как объяснение отношений человека с Богом или более зачаточный антипапизм, скрывавший ряд соперничающих идей и решений? Возможно, ответ лежит в общей основе всех этих идей, но трудно уйти от того факта, что «лютеранин» и «протестант» были по сути ярлыками, которые навешивали оппоненты на своих противников[430], и что такие ярлыки потенциально могли придавать форму событиям и идеям, которые они описывали. Говорить и писать о «лютеранах» означало отдавать первенство в развертывании реформы Лютеру; использование термина «протестант» подразумевало единение и согласие различных групп несовместимых союзников, проводивших «протестантские реформации». Использование более знакомых терминов, таких как гуситы, антиномисты или манихеи, для описания Лютера и его первых последователей ставило целью поместить их в самый конец длинной очереди еретиков, которые бросали вызов средневековой Церкви, требовавшей цензуры и подавления[431]. В этом смысле коннотации были резко отрицательными, но использование такого языка для описания сторонников Лютера имело следствием предоставление зарождающейся группе единого самосознания и цели, равно как и истории. На вопрос «Где ваша церковь была до Лютера?» ответ может быть следующим (как мы видели в случае с Анной Янс в другом контексте): существование такой церкви очевидно в историческом повествовании, на которое притязала католическая церковь.

Памятник Мартину Лютеру в Вормсе. Лютер изображен в окружении Джона Виклифа, Яна Гуса и Джироламо Савонаролы

В обращении «От конфликта к общению» отмечается, что «само прошлое не подлежит изменению, но можно изменить присутствие прошлого в настоящем. С точки зрения 2017 г. дело не в том, чтобы рассказать другую историю, а в том, чтобы рассказать эту историю иначе». В этом заключается как сложность, так и важность размышлений о том, что мы можем извлечь из увековечивания исторических событий. Присутствие прошлого в настоящем действительно нельзя изменить, последствия религиозного раскола в раннее Новое время все еще заметны в современном мире. Узнали и приняли бы их те люди, чьи имена они носят, – это другой вопрос, но намеренные или неумышленные последствия Реформации глубоко встроены в современный мир[432]. Влияние ее идей мы постоянно замечаем вокруг – это развалины монастырей и пустые ниши, где некогда стояли статуи, это памятники Реформации в Виттенберге, Женеве и в других городах, которые отдают дань ее руководителям и определяют ее прародителей[433]. Оно в нашем языке, который все еще использует выражения переводчиков Библии XVI века и авторов печатных сборников проповедей[434]. Это влияние существует в плюрализме современного христианства и в энергичных спорах об отношениях между церковью и государством в начале XXI века. О нем говорят в дискуссиях на тему терпимости, светскости и равенства. История Реформации вездесуща, по крайней мере по мнению тех, кто решил ее понять. Но в этом постижении возникает опасность изменения истории. Это уже почти аксиома, что мы «расскажем эту историю иначе», потому что настоящее имеет встроенную способность изменять прошлое. Одно дело – понимать, что празднование годовщин Лютера в 1617, 1717 и 1817 гг. проходило на фоне реалий тех времен и выстраивалось с учетом современных их потребностей, и совсем другое – предполагать, что празднование 2017 г. было другим. Если мы попытаемся представить историю Реформации и ее воздействие на современность, мы тоже вторгнемся в ее историю. Будет ли Лютер, которого чествовали в 2017 г., напоминать «монаха-отступника» Лютера?

Образ Лютера, прикрепляющего 95 тезисов к двери церкви, уже стал культовым; он имеет общие характеристики с обозначаемым им субъектом, но не тождествен ему. Протест Лютера укоренился в памяти религиозных групп и приобрел почти мифический статус, хотя в течение пяти столетий был преобразован последующими поколениями. Это реформирование Реформации оставляет нас с историей, которая складывается из совокупности разных историй, рассказанных множеством голосов.