Краткая история Русского Флота

В 1810 году, когда при сформировании судовых команд в экипажи положено было, при возвращении судов из плавания, сдавать их в ведение порта, тогда в Кронштадте, а потом и в Николаеве, учреждены были «Директоры порта», на обязанность которых возлагалось «иметь особое попечение и внимание о хорошем содержании судов в гавани» и также об их вооружении и разоружении. Директору порта подчинялся капитан над портом и все служащие в порту. На деле оказалось, что это прибавочное начальство не принесло ожидаемой от него пользы. На вооружение и разоружение судов назначались поденно очередные флотские команды, не имевшие никакого отношения к кораблю, и матросы тащили с него все, что попадалось под руку: обрезки нарочно испорченной веревки, медные петли и замки от дверей и пр. За сохранением корабельного имущества наблюдал один корабельный шкипер, но ему не было никакой возможности усмотреть за всеми рабочими. Деятельность портовых чиновников и корабельных мастеров по части расхищения была гораздо шире и организована правильнее. Пользуясь множеством судов, приходивших в Кронштадт, они увольняли на них казенных мастеровых, и нужные материалы отпускали из порта. Это было так общеизвестно, что иностранные шкипера считали Кронштадт лучшим и дешевейшим портом для починки своих судов.

В 1824 году, когда приготовляли корабль Эмгейтен, при посещении порта начальником штаба Моллером, директор и капитан над портом объясняли медленность работ на корабле недостатком конопатчиков; но по неприятной для них случайности, начальнику штаба попалось на глаза стоявшее в гавани купеческое судно, которое конопатили, исправляли и обшивали казенной медью лучшие мастеровые из порта. Хотя улика была налицо, но дело кончилось ничем, потому что начальником виновных был главный командир, брат Моллера.

Наибольшее расхищение производилось при ежегодных ревизиях портовых магазинов, когда значительное количество каната, такелажа и других вещей вполне хороших на бумаге «удостаивалось в негодность», а в действительности отпускалось на корабли за новые; деньги же, приобретаемые от этой операции, делились между ее участниками.

Из портовых магазинов и сараев многие были ветхи, с дырявыми крышами, свободно пропускавшими дождь и снег. Шлюпки, сохранявшиеся в таких сараях, покрывались рогожами, а при отсутствии их наполнялись водой, станки корабельных пушек стояли на открытом воздухе и т. п. На случай посещения государя все приводилось по возможности в благообразный вид: ветхие строения ограждались забором; а у кораблей, стоявших в гавани, красили ту сторону, которая была видна проходящим по гаванской стенке. В портовых запасах был такой недостаток, что при вооружении небольшого числа судов, готовившихся в практическое плавание, многое, не исключая даже мачт, брали с других судов, остающихся в гавани.

Один бывший морской офицер барон Владимир Иванович Штейнгель в письме Николаю I о тогдашнем положении флота пишет следующее: «По Адмиралтейскому регламенту Петра I, едва корабль залежится на стапеле, должно раздать по некоторым мастерствам пропорции, дабы ко дню спуска все принадлежности к вооружению были в готовности. Во все время министерства маркиза де-Траверсе сего не наблюдалось, корабли ежегодно строились, отводились в Кронштадт и нередко гнили, не сделав ни одной кампании, и теперь более 4 или 5 нельзя выслать в море, ибо мачты для сего переставляются с одного корабля на другой; прочие (суда), хотя число их и не малое, не имеют вооружения. И так переводится последний лес, тратятся деньги, а флота нет. В царствование блаженной памяти родителя вашего в 1797 году выходило 27 кораблей всем вооруженных; а в 1801 году готовилось 45 вымпелов. Можно сказать, что прекраснейшее творение Петра I маркиз де-Траверсе уничтожил совершенно. Теперь на случай войны некого и не с кем выслать в море. Кроме вновь принятого Сенявина и контр–адмирала Рожнова, несколько капитанов и весьма немного офицеров, из тех, кои были в экспедициях и волонтерами в английской службе. Между тем, у соседнего государства (Англия) эта часть в совершенной исправности всегда была и теперь существует». За строгую верность этих сведений ручается исключительное положение автора, бывшего в крепости за государственное преступление, не имевшего никакой надежды на помилование.