Путь от первых опытов до работающего прототипа занял у Жаккара четыре года. Когда прототип увидел Наполеон, который хотел модернизировать французскую промышленность, он пришел в восторг, приобрел патент, подарил его городу Лион и назначил изобретателю пенсию – что наконец позволило Жаккару реализовать свою давнюю мечту и уйти на заслуженный отдых.
При этом стремление Жаккара к экономии усилий принесло действительно потрясающий результат: жаккардов станок был в 30 раз эффективнее ручного, позволял создавать любые рисунки и стоил значительно дешевле. Это знаменовало преодоление последнего барьера к автоматизации ткацкого дела, поэтому сама профессия ткача внезапно оказалась под угрозой быть замененной более дешевыми и надежными машинами. Стихийные протесты ткачей начались достаточно быстро: работники группами нападали на мастерские и громили новое оборудование, доходило даже до рукоприкладства в отношении самого Жаккара. Мысль о том, что какая-то машина может обесценить твой – между прочим, нелегкий – труд, была настольно ошеломляющей, что протесты скоро трансформировались в рабочее движение луддитов, которые целенаправленно разрушали новые станки и боролись с новыми технологиями.
Что же до компьютеров, то Жаккар и представить себе не мог, к каким последствиям приведет его философия минимизации трудовых усилий – впрочем, связи с изобретением лейденской банки и телеграфа, а также с дергающимися лягушачьими лапками из опытов Гальвани он бы тоже не подметил. Помимо сюжета о противостоянии прогрессу, все это заставляет нас обратиться еще к одной любопытной закономерности: любая мысль, будучи однажды высказанной, начинает жить самостоятельной жизнью.
Этот джинн из бутылки уже встречался нам, когда мы говорили об укрощении электричества: материя в жаккардовом станке никоим образом не отражается на тексте команд, будь то аналоговых или цифровых. Конечно, отверстие на деревянной планке – то самое значимое отсутствие – еще не следует бинарной логике, однако демонстрирует, что мысль не обязательно вещественна. Джинн выскользнул из бутылки, и его уже не поймать. На этот довод можно возразить, что разделение материи и текста существовало всегда – хотя бы потому, что первый религиозный догмат, на котором основана вся наша культура, гласит: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог». Дух Божий веял над водами как инопланетный письменный интеллект, а его почитатели могли лишь предаваться теоретическим рассуждениям о нем. Всё это, однако, никак не связано с перфокартой, ведь она как раз открывает противоположный взгляд на вещи, сформулированный отцом материализма Карлом Марксом: «Философы лишь различным образом объясняли мир; но дело заключается в том, чтобы изменить его».
Как именно изменить? Например, придавать ткани новые узоры, то есть программировать мир по-своему. Своей «перфолентой», позволявшей выполнять на одном и том же станке много разных «программ», Жаккар предвосхитил деление компьютера на аппаратное и программное обеспечение, на «хард» и «софт», а это напрямую связано с нашей следующей главой, в которой мы станем свидетелями рождения первого в истории компьютера.
4. Математическое дитя
Всякая сколько-нибудь захватывающая история
– это так или иначе история любви. Любить ведь можно самые разные вещи: красоту математических формул, стройность физических теорий или Господа Бога. При этом фетишиста может завораживать обувь на шпильке, однако страстный любитель шахмат это увлечение точно не разделит. Еще сложнее связать цифровизацию с танцующими ангелами, групповым экстазом магнетических сеансов и монстром, сшитым Франкенштейном из множества разных трупов. Технари, конечно, будут рассказывать нам, что коwмпьютерным миром правит чистый разум, но из предыдущих страниц мы уже знаем, что у этой истории есть теневая сторона, где балом заправляют порожденные этим разумом чудовища. А раз нам не удастся избежать обращений к иррациональному, мне хотелось бы сделать небольшое отступление и ответить на вопрос, почему же компьютер является не только полезным инструментом, но еще и объектом фетиша.Отгадка скрывается в самом понятии «машина», ведь это древнегреческое слово исходно обозначало «хитрость» или «обман природы». Первой машиной, которую изобрели древние греки, был deus ex machina – актер в образе олимпийского бога, которого с помощью крана спускали на сцену. За этим чудом публика наблюдала, затаив дыхание, поэтому никого не смущало, что бог ненастоящий.