Краткая история: Война Алой и Белой розы

И все же, если говорить о сколь-либо долгосрочном значении литературного покровительства Глостера, нельзя не заметить его вклад в популяризацию гуманистического подхода к классике в среде политической верхушки Англии середины XV столетия. В 1445 году монах ордена августинцев Озберн Боукнам преподнес Ричарду Йоркскому перевод «О консульстве Стилихона» Клавдия Клавдиана[190]. Преподнести Ричарду текст о Флавии Стилихоне, римском полководце IV века, которому император Феодосий вверил безопасность государства, во времена, когда англичане переживали кризис в противостоянии с Францией, было «делом тонкого расчета» [191]. Действительно, как недаром заявлял Дэниел Уэйклин, стиль и композиция гуманистических рукописей, изготовленных по заказу герцога Хамфри в 1430-х и 1440-х годах, напрямую повлияли на содержание рукописей двух следующих десятилетий, где все откровеннее прослеживалась связь с современными политическими событиями. Как заметил Уэйклин, «английские писатели на протяжении смут и боев Войны Алой и Белой розы использовали античные аллюзии и метафоры для прославления людей, деяний и идей или просто для украшения собственного стиля. Кажется, будто они писали в тогах» [192].

Гуманизм открывал новые, неизведанные перспективы во взглядах на привычные проблемы войн, управления, доходов, совета и политики. Прежде всего, с 1460-х годов подобное утверждение справедливо в отношении цицероновских принципов и подходов к вопросам английского государственного устройства. Цицерона средневековые авторы, конечно, давно и хорошо знали, и никто теперь не сомневается в важности его работ для тех же Джона Солсбери и Пьера де Блуа, писателей XII столетия. Но английские писатели начала XV века (например, автор «Трактата о королевской власти», Tractatus de Regimine Principum 1439 года) в большинстве своем приобретали знания о Цицероне из вторых рук — от авторитетов, включая Августина Блаженного (354–430). Позднее, однако, с трудами Цицерона стали знакомиться напрямую, черпая оттуда идеи, формулируя образ правильного английского государственного устройства и выдвигая способы для разрешения вызванных и обостренных Войной Алой и Белой розы проблем.

Джон Уоттс особенно выделяет трех писателей XV столетия: Джона Фортескью, Уильяма Вустера и епископа Джона Рассела, на чьи мысли явно повлияли идеи Цицерона. Первое и наиболее очевидное воздействие античного оратора проявилось в переводе на английский язык его концепции «республики, общей вещи» (res publica). Ко второй половине XV века английское понятие commonweal — общее дело, или общее благо — чем дальше, тем больше ассоциировалось с республиканскими идеями Цицерона. Термин перестал обозначать лишь общий интерес и стал ассоциироваться со справедливым и надлежащим управлением государственной машиной.

В «Книге знатного дворянства», преподнесенной Эдуарду IV в преддверии его французской кампании 1475 года, но написанной еще в 1450-е, Вустер признавал влияние Цицерона на эту смену значения: «Термин res publica, который в английском языке речется общей пользою, должен равно относиться и к внедрению и мудрому управлению имением или двором, равно как и к ведению и мудрому управлению деревней, селом, городом, местностью или страной» [193].

Вустер и Джон Фортескью с его трактатом «Английское правление» усовершенствовали республиканскую логику Цицерона. Для Фортескью gubernatores, или ведущие граждане древнеримской республики у Цицерона, сообща несли ответственность за res publica («общее дело»). Фортескью усматривал английскую параллель в «наимудрейших и наилучшим образом расположенных людях» в королевстве, которым надлежало «совместно и согласно идти на дела и трудности, что одолевают короля; а затем на дела политики царства» [194]. Фортескью выступал за официальный орган из 24 членов под началом Capitalis consiliarius для помощи королю советами. Хотя схожие ссылки на процветание Рима при консульской системе звучали в Средние века и раньше, автор явно был согласен с Цицероном, который заявлял: «Всякое государство, которое, как я сказал, есть народное достояние, должно, чтобы быть долговечным, управляться… советом»[195] [196].

Упор на коллегиальное правительство, способное выправить перекосы при слабости короля и честолюбии важнейших магнатов, встречается в обращении к парламенту, составленном в 1483–1484 годах епископом Расселом. Он считал баронов не главными областными магнатами, а сенаторами, которые должны были исполнять совещательную функцию при государе в совете и в парламенте. Задачи исполнительной власти, по мнению Рассела, надлежало решать не местным баронам, но «государевым судьям и комиссиям», выполняющим указания «его высочайшего величества и его благородного совета» ради «политического устройства царства» [197].