Краткая книга прощаний

Мужчина познавал эту науку позже. Ему пришлось хуже. Каждый из них в свое время старался сделать все, и того, что в результате получилось, сейчас оказывалось как-то слишком много. Из-за этого не было у них слез и немного совестно было им смотреть на гроб и соседей. Оба чувствовали, что потеряв эту женщину, они оказались в неожиданном избытке. И каждый думал теперь о том, что ему с этим избытком делать.

После похорон и обильных деревенских поминок они уехали из деревни вдвоем на служебной машине Ивана Никитича. Километров пять до выезда на трассу мальчик сидел на заднем сиденье автомобиля, строго и прямо глядя через боковое стекло на срывающиеся редкие капли, стекающие ровными темными струйками, на низкое, беременное дождем небо. Но потом отчим положил ему свою тяжелую руку на плечо и прижал к себе. Мальчик сначала закаменел, но уже через минуту заснул, скрутившись на сиденьи калачиком, положив свою голову на колени Ивану Никитичу.

Водитель оглянулся и, увидав спящего мальчика, довольно кивнул головой. Встретившись взглядом с начальником, дальше вел машину осторожно, притормаживая на ухабах, светло и ясно улыбаясь каким-то своим мыслям.

Часть 5 Мастерская реки

Время — честный человек.

Бомарше

Это — человек идеи.

Ф. М. Достоевский

В шкафу я нашел одну книгу, называвшуюся «Жизнь Иисуса». Она удивила меня. Я не думал, что можно сомневаться в божественности Иисуса Христа. Я прочитал ее, прячась, и никому не сказал, что читал ее. — В чем же тогда можно быть совершенно уверенным?

Л. И. Добычин

Артиллеристы

Читающий артиллерист влюбился в Гюйсманса. И так он к нему, и так… Никак.

— Не приставай, — говорит Гюйсманс, а сам краснеет.

— Ага, — сказал артиллерист и разделся.

Убежал Гюйсманс.

Ну, приходит в часть голый артиллерист. Расстроен, понятно, и, натурально, Петрарка. Товарищи его окружили. Шутка ли!

— Все Гюйсмансы — стервы! — говорят. — Все Гюйсмансы — бляди!

А ему не легче. Тает воин. Вдруг — открытка! Надушенная, и все такое. Назначают свидание.

Конечно, привел себя в порядок, бледный, выпивший. Пришел к Гюйсмансу.

Тот сидит на веранде — карандаши ломает. Ведь и сам переживает, не каменное же у него сердце.

Но как увидел артиллериста, — снова за свое. Одно слово — Гюйсманс.

Ну, тут уж артиллерист взял себя в руки. Пришел к товарищам в офицерское собрание. Надрался и уехал на Волгу.

А что Гюйсманс? А Гюйсманс с тех пор стал нервный такой, взъерошенный, видимо, мучает совесть.

Фиеста

Только пузатая вечность отделяет тебя от котлеты с вином. Габа пересчитал деньги. Не получилось. Снова. Нет. Еще раз. Ни в какую. Счет терялся на двадцати.

Вышел во двор. Псина Лайка ела гнилой и сочный белый налив. Сел на пороге, взял в руки голову.

Упало яблоко — смяло бок. Второе. По улицам проехал старьевщик. Светлые пятна упали во двор. Исчезли.

За оградой у соседей две девочки играли в мяч. Габа положил деньги в траву. Зашел в дом и закрыл за собой дверь.

Красноватая белизна простыней, висящих на окнах, явственно отсылала в июль, утро, жару. Габа упал на диван. Отслушал пружины. Заснул.

Бабьи головы

Ученый Вадим ел рыбу. Скажу какую. Мойву. Жареную. Брал ее за голову и остальное у ней откусывал.

Вот такая падла этот Вадим.

Впрочем, так многие рыбу жрут.

Голова у мойвы костистая. Глаза наглые, круглые. Есть их — невозможно. Некоторые их покусают, покусают и долой — выплюнут. Жирок, значит, высосут, мозги там, сосуды, железы, а голову — тьфу — и полетела.

Заплюют, бывало, головами все Ессентуки. Асфальта не видно.

Приличная морда у скумбрии. Такая же, приблизительно, у Вадима. Этакую голову хрен покусаешь. А чтоб Ессентуки ими заплевывать, и речи не может быть.

Хоть сами попробуйте. Засуньте себе голову скумбрии в рот. А теперь плюньте, несмотря на жаберные крышки.

Вот мы с вами и познакомились, как говорит Вадим, опытным путем.

Рот у вас маленький, фантазии мало, доверчивы, как дети.

Ну что, аллах с ним, с Вадимом. Пойдем дальше.

Муж

Марта ударила мужа пепельницей. Он как заорет. Ужас.

Потом поел тыквенной каши. Марта взяла и кинула в мужа поднос. Увернулся. Вскочил, трусится, слов нету, побелел. Ничего не поймет.

Марта посмотрела на все это, посмотрела и пошла звонить подруге.

Отговорила. Заходит в комнату. Муж сидит в углу и смотрит.

— Что, — говорит Марта, — несладко?

Муж екнул.

— Не екай, — просит Марта, — ударю.

Тот за свое. Видно, нервное.

Взяла она на балконе швабру и идет к нему. А он сидит, даже не встает.

Ткнула она его, конечно, шваброй пару раз, села рядом.

Мужа трусит, слезы на глазах, пальцы ломает.

— И что ты не уходишь, — задумалась она, — или тебе идти некуда?

Хорошие люди

Ванька шел по мосту, и его сбила машина. Он упал в речку и стал тонуть. Тонул он молча, думал о маме. Спасли, выволокли, отвезли в больницу.