В статьях «Об архитектуре нашего времени», «О Пушкине», «Рим», в небольшом этюде «Скульптура, живопись, музыка» Г. набрасывает философско-эстетическую схему исторического развития и приходит к выводам, близким концепции
Цикл повестей «Миргород» – своеобразная модель деградирующего в своем движении мира: от «старосветских» Афанасия Ивановича и Пульхерии Ивановны, живущих в мифологическом времени «простоты их добрых и бесхитростных душ», в гармонии с природой, – к пустоте и абсурду бессодержательной вражды Ивана Ивановича с Иваном Никифоровичем. Человек в итоге настолько духовно нищает, что вещь становится источником безграничной радости и горя, символом трагической судьбы («Шинель»).
Скорбное чувство у Г. вызывает итог жизни человека. Главный его противник – не людская злоба, но «пошлость жизни… пошлость пошлого человека» («Выбранные места из переписки с друзьями»). В контексте его творчества «пошлость» – фундаментальная философско-религиозная категория, выражающая оскудение человеческой души. «Пошлость» – отказ от подвига быть человеком, ведущий к собственному ничтожеству и внутренней пустоте. Одновременно в этой категории воплощена претензия на признание значительности своего присутствия в мире как события, самим фактом своего существования требующего всеобщего внимания и удивления.
Во втором томе «Мертвых душ» Г. пишет: «Не то жаль, что виноваты вы стали перед другими, а то жаль, что перед собою стали виноваты – перед богатыми силами и дарами, которые достались в удел вам. Назначенье ваше – быть великим человеком, а вы себя запропастили и погубили». В современном писателю мире былой эстетический идеализм, влекущий к «надмирности» душевных стремлений, уступает место прозе жизни, в которой место былых властителей дум – романтиков Шиллера и Гофмана – занимают их антиподы. Один – «известный Шиллер, жестяных дел мастер в Мещанской улице. Возле Шиллера стоял Гофман, – не писатель Гофман, но довольно хороший сапожник с Офицерской улицы, большой приятель Шиллера» («Невский проспект»).
Известно, что постановка «Ревизора» вызвала художественный восторг, но не привела к сдвигу в моральном сознании российской общественности. Г. был потрясен и раздосадован таким успехом. Он был разочарован «необязательностью» искусства в деле преобразования нравственности и испытал изумление от того, что восприятие произведения в значительной мере есть процесс самораскрытия уже сложившихся душевных свойств человека – и не более. Но тогда какой смысл в художественном творчестве? Поэтому-то Г. до конца жизни возводил вокруг «Ревизора» целый лес теоретических подпорок («театральных разъездов», «развязок»), переводя художественные образы на язык нравственных истин. Ограниченность человеческого рассудка, сводящего высокую идею к праздному развлечению и пустым забавам, вынудила Г. прямо сказать, что «Ревизор» – это изображение духовного мира человека, это «душевный город», в котором герои-чиновники есть изображение наших страстей. Так появилось удивительное произведение – «Развязка «Ревизора», которое Г. хранил до своего смертного часа. Он писал: «Такого города нет… Ну, а что если это наш душевный город и сидит он у всякого из нас?… На место пустых разглагольствований о себе и похвальбы собой побывать теперь же в безобразном нашем городе, который в несколько раз хуже всякого другого города, – в котором бесчинствуют наши страсти, как безобразные чиновники, воруя казну нашей собственной души».
Глубина эстетического переживания, социальные устремления и религиозный опыт Г. выводили его и за рамки романтического мироощущения, и за пределы споров славянофилов с западниками. Если в первый период искусство для Г. есть «жизнь в апогее собственного развития», то во второй период оно лишь «намек, предвосхищение» будущего совершенства. В «Выбранных местах из переписки с друзьями» и письмах 1845 г. искусство становится для Г. функцией религиозного сознания, оно помогает постичь человеку «высокую тайну мироздания».
ГОЛЬБАХ
Поль Анри (1723–1789) – один из основателей французского