Краткий курс по русской истории

Указав, какое значение придавал биограф историческому факту и как его обработывал, легко понять, что житие и историческая биография смотрят на лицо прямо с противоположных сторон. В судьбе лица нас занимает более всего борьба вечно борющихся исторических стихий, личности и среды, ее окружающей; взаимное отношение той и другой стороны служит лучшей характеристикой обеих. Степень нашего интереса к жизни лица определяется тем, в какой мере развило оно среди этой борьбы свою внутреннюю силу и самобытность и насколько стало выше окружающих условий, общаго уровня. Совсем иная точка зрения в житии. Среда, из которой выходил святой, разсматривается в нем только как внешняя помеха, ничего не дающая лицу и настолько слабая, что святой прямо из колыбели становился выше ея и уже в детстве учил родителей правильному пониманию задачи жизни. Между общими местами житий часто встречаем беседу отрока с матерью, которой его воздержание в пище и молитвенное бдение внушают тревожныя опасения за здоровье сына: я не слышал, отвечает он на ея упреки и увещания, я не слышал, чтобы родители желали зла своим детям: объядение и плотоугодие не поставит нас пред Богом. Те многоразличныя сочетания личных и общественных условий, которыя производят такое безконечное разнообразие характеров и которыя привязывают внимание наблюдателя к судьбам людей живущих и отживших, не имели никакой цены в глазах биографа; да едва ли и жизнь, из которой он брал явления, давала обильный материал для такого наблюдения. И здесь, как в понятиях биографа, высшей задачей нравственнаго развития для лица было отрешиться от «долу влекущих мудрований, паче же всего не имели своея воли». Для жития дорога не живая цельность характера с его индивидуальными особенностями и житейской обстановкой, а лишь та сторона его, которая подходит под известную норму, отражает на себе известный идеал. Собственно говоря, оно изображает не жизнь отдельнаго человека, а развивает на судьбах его этот отвлеченный идеал. Вот почему все лица, жизнь которых описана в житиях, сливаются перед читателем в один образ и трудно подметить в них особенности каждаго, как по иконописным изображениям воспроизвести портреты: те и другия изображения дают лишь «образы без лиц». И в древнейших и в позднейших житиях неизменно повторяется один и тот же строго определенный агиобиографический тип; только в последних черты его иногда становятся живее, как в рисунке царскаго мастера Симона Ушакова оживляется и становится выразительнее прежний иконописный тип.