Краткий миг

— Постой, я провожу тебя, — поднялся за ним Богдан. В прихожей Родион сухо поклонился:

— Честь имею! — И уже совсем в дверях добавил:

— Прощайте, Прасковья Павловна.

Мужчины ушли, а Прасковья села допивать чай с молоком. Мыслей никаких не было.

Вдруг она поняла, что именно старило Родиона, сохранившего прекрасную спортивную форму и отличную осанку. Он перестал быть насмешником! Не то чтобы он стал серьёзным — нет, скорее усталым. Похоже, он в чём-то разочаровался, может, в своей службе Светоносному Отцу. Не так-то сладко шататься из страны в страну, вскрывать чужие секреты, а зачем — чёрт его знает. Может, в глубине души ему тоже хотелось бы завести семью, чертёнка, но — увы. Да, он стал чертовским генералом, вероятно, превзошёл многих своих товарищей, но ему тоскливо и одиноко. Может, он и приехал, чтобы прислониться к ним, возобновить дружбу? А она не сумела удержать его… «Да, он приехал для этого, — вдруг поняла Прасковья. — Его рассказ об опасности — просто предлог. Не может быть так, чтобы сам Диавол заинтересовался моей работой. Абсурд какой! Просто Родиону одиноко, и всё видится в чёрном свете. А я должна всё видеть в белом свете, белом-белом, как молочко, которое я даю Чёртику».

66

Она в последний раз за день покормила Чёртика и, усталая, легла. «Да-да, я всё правильно поняла: Родион не то, что выдумал всё это, но сильно преувеличил. Не может такого быть». На этой мысли она уснула и даже не заметила, когда Богдан лёг рядом.

В седьмом часу утра, уже покормив Чёртика, Прасковья готовила незатейливый завтрак себе и Богдану. Богдан вышел в шёлковой пижаме переливчатого серо-чёрного цвета, которая ему необычайно шла, подчёркивая его породисто-чертовскую стать.

— Как тебе это? — спросила, подразумевая приезд Родиона. Богдан понял её.

— Парасенька, давай выберем время и спокойно всё обсудим. Единственное, что могу сказать сразу: Родион не стал бы тревожить тебя попусту.

— Но он мог преувеличивать, Богдан. Ты сам знаешь: при планировании войны всегда есть разные сценарии, план А, план Б и не знаю, что там ещё. Я не верю в опасность нашей работы для — смех сказать! — судеб мира.

— М-да, — усмехнулся Богдан. — Для судеб мира… Иногда они, эти судьбы, зависят от подлинных пустяков. Тебе следует посоветоваться с твоими начальниками.

— Начальник мой — Полковник, ты сам знаешь, — недовольным тоном проговорила Прасковья. — А что я у него спрошу: уходить мне или нет? Как ты себе это представляешь?

— Парасенька, тебе надо изложить то, что тебе стало известно. Очевидно, они об этом не знают, иначе были бы приняты меры по усилению твоей безопасности. Ты ведь практически не охраняешься. Твоя охрана может обезвредить разве что подвыпившего фаната, который домогается автографа. Ты носишь с собой обычные гаджеты, на которые может быть послан смертельный импульс, вообще, есть масса способов уничтожения такого хрупкого создания, как человек.

— Совершенно верно, Богдан, но смысла нет. Уничтожить, в принципе, можно любого и в любой момент, но — зачем? Из нас двоих ты, по-моему, гораздо опаснее Вашему Светоносному Отцу. Ты умеешь гораздо больше. Не просто больше, а принципиально иные вещи. Родион ничего о тебе не говорил? — она ощутила привычную тревогу о нём.

— Он напомнил мне, что я не должен соваться в политику, войну и прочее подобное, а работать только с торгашами. То, что он практически дословно повторил слова, которыми меня напутствовало очень высокое лицо, третье в чертовской иерархии, говорит о том, что Родион общается на очень высоком уровне. Мне такой уровень никогда не был доступен даже отдалённо.

— А сам он что?

— Сам… живёт. Одинок, как прежде. Иногда пытается шутить в прежнем духе. Сказал мне: «Из вашей истории даже толкового детектива не сляпаешь: всё известно с самого начала и все обо всём предупреждены». И это чистая правда: в нашей истории нет ровно ничего таинственного.

— Послушай, а когда он уезжает? — невесть почему спросила она.

— Завтра. Ему захотелось поболтаться по Москве. Говорит: потрясающий стал город. Это правда. Ты, вероятно, не замечаешь, а после длительного перерыва — заметно.

— Ну, знаешь, ещё двадцать лет назад, когда я впервые попала в Париж, я подумала: «И это тот самый Париж, о котором столько разговоров?». По сравнению с даже тогдашней Москвой он показался мне обшарпанным, грязным и каким-то бывшим. Потёртым и заплёванным. А сейчас, наверное, контраст ещё разительнее.

— Словом, если хочешь видеть Родиона, у тебя ещё есть день. Правда, мне не кажется это нужным. — Когда Богдан волновался, в его речи проскальзывали иностранные конструкции. — Разве что уточнить что-то…

— Уточнять вроде нечего. Он сказал, что хотел. Я не поверила. История нас рассудит, — засмеялась Прасковья.

— Тем не менее доложи начальству. Это твоя обязанность, в конце концов.

— Есть доложить, товарищ командир! — улыбнулась она.

Прасковье почему-то казалось, что Родион сам захочет ей что-то сказать. Так и случилось: он позвонил, когда она ненадолго зашла на работу и уже собиралась домой кормить Чёртика.