Он подтянут и элегантен, но скорее склонен к скромности самурая, чем к изысканности царедворца, несмотря на высокий пост в чиновничьей иерархии. В темных волосах пробивается седина, хотя они ровесники с Хазаровским, а тот до недавнего времени играл роль героя-любовника при престарелой императрице. Думаю, мы с отцом очень похожи.
Мы играем в шахматы на балконе второго этажа. Рядом на столике в маленьких чашечках дымится чай и лежат круассаны, доставленные из ближайшей кондитерской. Отец практически не пьет, только по работе, для поддержания связей, и ненавидит это социальное пьянство. Я тоже рад отсутствию спиртного на нашем столе.
— Даня, — говорит он. — Ты понимаешь, что ты сейчас самый могущественный человек на Кратосе?
В сердце словно вонзается игла, облизываю губы и начинаю строить серебряный шар вокруг микроаннигилятора.
— Папа, это конфиденциальный разговор? — спрашиваю я.
— Да.
— Я слушаю.
— Страдин не тот человек, который может управлять империей. Его интересуют только расходы на армию и СБК. Финансирование науки и образования практически прекращено.
— Сейчас трудные времена, папа.
— Времена всегда трудные. Ладно, не это главное. Планомерное наступление на свободы тоже из-за трудных времен? В стране снова появились политзаключенные, люди осуждены по сфабрикованным уголовным делам.
— Я знаю о Хазаровском, — сказал я.
— Если бы только Хазаровский! Он не единственный, Даня. Собственность изымается без всяких оснований и распределяется между приятелями Страдина. А людей наказывают просто ни за что, за опрометчиво брошенное слово!
Я улыбнулся, вспомнив собственный пассаж об отделении от дяди Вовы.
— Знаю.
— И молчишь? За несколько лет он способен уничтожить все, что было создано императрицей!
— И что?
— Даня, ты с твоими метаморфами можешь легко захватить власть, Страдину нечего противопоставить.
Я усмехаюсь.
— На орбите флот адмирала Хлебникова.
— Он с нами, — тихо говорит отец.
— С вами?
— Недовольных много, Даня. Они есть среди профессуры, среди чиновничества, в армии. Даже СБК не полностью поддерживает Страдина.
— О Боже! Университетский заговор! И Никита Олейников как секретарь подпольной организации.
Отец игнорирует шутку.
— Основная часть богемы тоже с нами.
— Угу! Революция поэтов! Страдина скинуть, Хазаровского посадить.
— Не Хазаровского, — говорит отец. — Тебя, Даня.
Наклоняюсь к столу, опираюсь локтями на столешницу, сплетаю пальцы. Надо переварить эту информацию.
— Твоя идея, папа? — наконец, спрашиваю я.
— Нет. Они долго пытались выйти на меня для того, чтобы я с тобой поговорил. Это общая идея. Сначала рассматривалась кандидатура Хазаровского, но он категорически не устраивает ни армию, ни СБК. Ты подходишь всем.
— Папа, ты понимаешь, в каком положении сейчас Кратос?
— Если останется Страдин — будет еще хуже.
— Ерунда! Хуже будет, если начнется гражданская война. А она начнется. Страдинский трон не висит в воздухе, папа. У императора множество сторонников, страна расколется! — я перевел дух и отпил чаю. — А по вам плачет Психологический Центр, при всем моем уважении к сединам твоих соратников. В основном, старая гвардия Анастасии Павловны, я прав?
— Ну, беги, доноси твоему Страдину!
— Ты за кого меня принимаешь, папа? Скорее пришлю вам Ройтмана частным порядком, провести цикл бесед, или Дидье Шинона, есть такой замечательный психолог из Психологического Центра Тессы.
Отец отвернулся от меня. Смотрит в сад, на высокую пихту с гроздьями длинных шишек у вершины. По ветвям прыгает белка, их завезли на Кратос пару сотен лет назад, уже почти местное животное.
Похоже, попытка обратить все в шутку с треском провалилась.
— У меня Т-синдром, папа, — говорю я. — Какой трон? Что вы будете делать, когда я умру?
— Ты успеешь исправить ситуацию, — жестко говорит он. — Ты сможешь.
— Значит так, — откидываюсь в кресле, наклоняюсь к подлокотнику, подпираю голову рукой. — Если они хотят видеть меня императором, надеюсь, мое слово для них что-то значит. Передай им, чтобы выбросили из головы дурацкие мысли и слушались Страдина. Все, я сказал.
— Он купил тебя с потрохами! — сквозь зубы процедил отец.
Поднялся с кресла и ушел в дом, чуть не хлопнув балконной дверью, а я еще четверть часа рассеянно наблюдал за рыжим зверьком в саду.
Когда-то давно, когда я был скаутом, бегал по лесам с деревянным мечом и стрелял шариками краски из спортивного бластера, мы выбирали некоего официального молодежного лидера. Никому особенно не хотелось заморачиваться, и выбрали личность серую и ничем не выдающуюся, только потому, что он сам хотел. Я рассказал об этом отцу.
— Вот поэтому нами и правит всякая шваль, — сказал он. — Потому что приличные люди не хотят мараться!
Я накрепко запомнил эти слова, на всю жизнь.
Нет, я не боюсь власти, папа. Танки грязи не боятся. Я не боюсь и смуты. Но я ее не хочу!
Я заставил себя успокоиться. Мне предстоял еще один разговор с неизвестным финалом.
Я назначил Алисии встречу в Университетском саду. Предлог был: я сказал, что мне нужна консультация. Отчасти, это правда.