Кража

— Эх! — Солдатов достал из пачки папиросу. Закурил. — Если бы в жизни было все так просто и все люди делились на родных отцов и заклятых врагов… — Он остановил машину за квартал от дома Калугиных и опустил оконное стекло. — Накурил я здесь прилично. Послушай, что мы здесь сидим в дыму, бензином пропахнем. Пойдем присядем где-нибудь на воздухе. Дождь уже кончился. Наверное, есть у тебя здесь свое заветное местечко.

Юра вылез из машины и нерешительно кивнул в сторону железнодорожного переезда. Сунув руки в карманы вишневой куртки, склонив непокрытую голову, Юра медленно шел рядом с Солдатовым.

— А я вас вспомнил, — сказал он. В его голосе Солдатов почувствовал расположение. — Вы зимой выступали в нашей школе, — пояснил Юра, — тогда еще говорили, как самопал у одного парня разорвался.

— Да, что-то было такое, — согласился Солдатов. — Это и все, что ты запомнил из моего выступления?

— Нет. О самопале я просто так, для ориентира. — Юра больше запомнил Солдатова совсем по другому случаю. В прошлом году он подъехал на мотоцикле к пельменной и, спрыгнув с него, быстро направился навстречу пьяному, который, размахивая перочинным ножом, набрасывался на ребят. Он что-то сказал ему, и пьяный, послушно отдав нож, пошел к милицейской коляске. Ребята тогда допытывали друг друга, какие же слова Солдатов сказал ему.

На насыпи, у большого штабеля шпал, они сели на ствол сломанного дерева. Пахло мазутом, дымком, долетавшим из железнодорожной будки, влажной пожухлой листвой. Юра молчал и носком ботинка медленно вычерчивал небольшие дуги на утоптанной траве. Молчал и Солдатов. Первому начинать разговор не хотелось. Чувствовал, что Юра настроен был сам выговориться до конца.

— А я знаю, почему вы со мной не согласны, — уверенно проговорил Юра и, не дожидаясь ответа, продолжил: — По инерции. Потому что у вас, у взрослых, мы всегда не правы, мы желторотые цыплята. Вот только сами своих ошибок не замечаете. Категоричны…

— Не понял тебя. С чем не согласен? Что ты хочешь этим сказать? — Он испытующе посмотрел на Юру.

— Вы еще не знаете, какой он: пришел, увидел, победил. У него все на деньги измеряется. И машина, и ценности, и всякое барахло. — Голос его звенел от напряжения. — А мать моя тоже на тысячи измеряется?

— Ты опять об этом? Как тебе не стыдно? — В голосе Солдатова звучало нескрываемое сожаление. — Ну и циничный же ты экземпляр. Разве можно отношения взрослых людей рублями измерять? — проговорил он строго и заметил, что нескрываемая ярость в Юриных глазах медленно потухла.

— А взрослым можно? А он не цинично поступает? За полторы сотни и меня купить собирался, — он с отчаянной решимостью смотрел на него.

— Как так?

— Мопед купить обещал…

— Я бы не стал.

— Вот видите…

— Не стал бы, — повторил Солдатов, — заигрывать с тобой не стал бы. Но ты ведь не допускаешь другого варианта. Ведь мог он и от чистого сердца. Мопед же — твоя мечта? И насчет денег ты не прав. Он не такой человек. Знаешь, мне часто приходилось видеть потерпевших… А он вошел в разгромленную квартиру, походил по комнатам и сказал: «Жаль, конечно, но что делать…» И деньги и ценности у него не от жадности, не от скопидомства. Они ему от двух теток остались. И о рублях он не думает.

— Ну это его дело. Чего моей матери не хватает? Денег? Так я работать пойду. О куске хлеба, платьях, кофточках ей заботиться не придется. Заработаю.

— По-твоему, что же получается? Вся жизнь человека в куске хлеба, платье, кофточке? Твоя мать и сейчас от этого не страдает. Тут дело серьезней. Человеку одной сытой жизни мало! Так? Так!

— Ясно. Не хлебом единым, что ли? — Получилось упрямо и грубо.

Солдатов не ответил. Помолчал.

— Странная у тебя философия, — наконец сказал он. — С такой философией ты ни мать, ни себя не уважаешь.

— Но почему? — Юра сразу потерял уверенность. — Я только о том, зачем нам в доме чужак? Один был — ушел, и этот нам не нужен.

— Чего ты все за мать-то решаешь? Она, как я понимаю, не из тех, кто первому встречному на шею кидается.

— Не хватало!

— Не понимаешь ты в жизни ничего, — с укором сказал Солдатов. — Женщине без мужа… Неполноценная это жизнь.

— Разве одна она так живет? Гнездышко вить в ее годы смешно. Блажь все это.

— Тебе сколько лет? Пятнадцать? Скоро и у тебя будет семья. Тоже гнездышко вить станешь. Уже свое…

— Мать всегда будет со мной, — твердо произнес Юра.

— Конечно, будет, — согласился Солдатов, — но в няньках, бабушка будет. Для себя ее жизнь подлаживаешь. В бабушках она у тебя еще находится. Ты ей сейчас не отрезай жизнь, — посоветовал Солдатов. — Подумай об этом. Подумай как взрослый человек. Ты хочешь, чтобы мать до ста лет тебя обхаживала?

— Вы осуждаете меня? — серьезно, с какой-то новой интонацией спросил Юра.

— Скажи, кого ты любишь больше всего?

— Маму люблю, — ответил Юра неожиданно по-детски и сам устыдился этих простых слов.

— А если любишь, — сказал Солдатов, — то, наверное, и жалеешь. Ведь любви без жалости не бывает. Тем более к женщине, даже если она мама родная.

— Ну, жалею, — согласился Юра. И опять зло добавил: — А его ненавижу…