Кража по высшему разряду

Третья жизнь Карла Шмидта оказалась неожиданно длинной. Он на такой срок у Бога, как говорится, никогда и не подписывался. В юности Карлу казалось, что шестьдесят — это глубокая старость. Еще перед войной он считал себя довольно пожилым человеком, переступившим порог сорокалетия. Выработал степенную профессорскую походку, завел бородку и очки. Стеснялся, что у него так поздно родилась младшая дочь — Изольда. Шутил в то время по поводу своих «старческих недугов» — больной печени и остеохондроза. Однако размеренная послевоенная жизнь, работа в саду, питание, улучшавшееся с каждым годом, поправили его здоровье. Он словно законсервировался. Глядя на себя в зеркало, профессор Шмидт с изумлением узнавал в себе все того же, довоенного, с бородкой — только совсем седого мужчину. В общем, Карлу Ивановичу удалось дожить до восьмидесятых годов прошлого века и уйти в мир иной в возрасте далеко за восемьдесят, пережив жену и многих ровесников в своем городке.

Он, конечно, понимал, что узнавать что-либо о той, первой его жизни было небезопасно — прежде всего для тех, кто был ему когда-то дорог. Но постепенно, шаг за шагом, особенно с началом перестройки, Карл Иванович осмелел. Внутри у него словно щелкнул таймер: пора! Сейчас или никогда. Уже по телевизору велись разговоры о том, что Берлинская стена скоро будет сломана. Затем ввели облегченный режим поездок к родственникам в ГДР и от восточногерманских родичей на Запад. Вскоре в Германию зачастил Михаил Горбачев. Потом и вправду Стена пала, и вслед за всеобщей эйфорией на немцев — как западных, так и восточных — свалилось множество неведомых им прежде проблем. И тогда герр Шмидт начал осторожно, через третьи руки, через «знакомых его знакомых», приезжавших в Кельн и Мюнхен на научные конференции из России, наводить справки о двух своих семьях, оставшихся в Ленинграде.

Ему рассказали, что Марта Петровна умерла от истощения, не пережив блокаду. Сын скончался от дифтерии сразу после войны, а старшая дочь осталась на Украине, куда была эвакуирована с институтом, и следы ее затерялись. Зато Изольда до сих пор живет в Петербурге, успешно работает, родила двух дочерей, его внучек: одна уже совсем взрослая, а вторая пока школьница.

Получив такую информацию, свалившуюся на него внезапно, как когда-то страстная любовь к Ольге, Карл Иванович два дня не выходил из дома. Соседи, обеспокоившись, даже вызвали ему доктора. Но к счастью, оказалось, что он для своего возраста вполне здоров, просто взял у жизни тайм-аут для размышлений.

Через два дня господин Шмидт сошел с крыльца с папкой под мышкой. И направился прямиком в гости к своим давним приятелям — супругам Мюнхам.

Рюдигер и Бербела Мюнхи жили неподалеку и были, пожалуй, единственным в городке семейством, с которым он мог общаться так же душевно и часто, как когда-то с друзьями в России. Только они одни во всей Германии знали его историю — без купюр и оговорок — и потрясение хранили эту тайну много лет. Карл чувствовал: они никогда не сообщат о странном соседе и его истории в полицию, как принято делать в Германии. Они дорожат общением с ним. Еще бы: ничего даже отдаленно похожего на историю жизни «их дорогого Карла» Мюнхи не читали даже в романах.

— Карл, здравствуй! Мы рады тебе, — преувеличенно радостно приветствовала его Бербела, стараясь скрыть недоумение. В тот день Карл пришел без звонка и не ко времени, что в Германии совершенно немыслимо.

Рюдигер, подняв голову от компьютера, уставился на него так, словно это Санта-Клаус по ошибке летом залез в их камин.

Карл Иванович молча положил на стол в гостиной тонкую папку.

— Я уже старый человек… — приступил он сразу к делу, не обращая внимания на вежливые протесты друзей.

— Подожди, Карл, я принесу вина. Или чаю, как в России, — остановила его Бербела с улыбкой. — Похоже, наш разговор будет не коротким.

— Так вот, я уже очень стар, — продолжал он с того места, на котором его прервали, когда Бербела расставила в гостиной чашки и корзиночки с печеньем и орешками. — И должен наконец привести в порядок свои дела…

— Но ведь ты говорил, что уладил все вопросы с завещанием, — осторожно перебила его Бербела. — Ты ведь хочешь все оставить племяннику Урзулы Хоффнер, который помогает тебе в мастерской?

— Хочу. Но это только полдела, — вздохнул Карл Иванович. — Есть еще один момент. Только, ради бога, прошу, Бербела, больше не перебивай, чтобы я не потерял нить.

И он кратко рассказал изумленным Мюнхам историю появления Изольды на свет. А еще сообщил о картине, которую когда-то собирался подарить младшей дочери на совершеннолетие, а именно — в 53-м году, после войны.