Кража по высшему разряду

Чем ближе подходила к Берлину Красная армия, тем чаще совесть скреблась острыми коготками в сердце старого интеллигента. Он ведь поклялся Карлу, что сохранит картину для Изольды, чего бы это ни стоило. И нарушил клятву. Артемий Саввич, в отличие от физиолога-материалиста и безбожника Карлуши, был человеком верующим. Соблюдал посты, ходил по воскресеньям в церковь. Но главное, старался жить по вере. Поэтому клятвопреступление, даже невольное, тяжким камнем легло ему на душу. Извечный крест интеллигентов: мучиться понапрасну. Ведь когда-то о жестоком выборе, который выпал Артемию Саввичу: картина или жизнь, они с Карлом и помыслить не могли. И все-таки… Не зря в Библии сказано: «Не клянись».

Все его попытки найти друга после войны оказались тщетными. Артемий Саввич узнал, что Карл Иванович ушел на фронт с ополченцами, попал под Псковом в плен и в итоге пропал без вести. Зато гражданскую жену Карла Ольгу он, правда не без труда, отыскал в конце сороковых там же, в Ленинграде. Военврач Ольга Гурко и ее дочь Изольда проживали теперь в самом центре города, на улице Халтурина, бывшей Миллионной, примыкавшей к Эрмитажу. Они были немногими из довоенных ленинградских знакомых, доживших до победы.

— Вот, Изольда, и все, — грустно закончил Артемий Саввич свой рассказ и лишь тогда решился поднять на Изольду выцветшие голубые глаза. — Я предал надежды твоего отца и очень виноват перед тобой. Но у меня не было другого выхода. Если бы я не выменял картину на хлеб, некому было бы даже рассказать тебе эту печальную историю. Прости меня, если сможешь.

— О чем вы говорите, дядя Тема! О чем думаете! Какая там еще старорежимная картина! — Изольда заразительно рассмеялась, подняла на него свои дивные ореховые глаза и беззаботно махнула рукой. — Столько всего интересного теперь в жизни. Войну выиграли! Учись, работай, а пыль с картин вытирать мне некогда!

Изольде в этот день исполнилось восемнадцать, она была влюблена, счастлива и не собиралась думать ни о чем тягостном и печальном.

— Забудьте эту мрачную историю, как кошмарный сон. Будто вы проснулись — и все. Никакой картины вообще никогда не было!

— Только в ранней юности, лишь в твои восемнадцать, Изольда, можно так легко все забывать, — горестно вздохнул Артемий Саввич. — А в моем возрасте слишком хорошо понимаешь: все придется помнить и за все платить. По меньшей мере бессонницей. И все-таки я хочу вручить тебе кое-что в память об этой картине. Хотя бы эту дарственную, заверенную в конце тридцатых у нотариуса. Читай: «Портрет графини неизвестного художника восемнадцатого века подарен Карлом Шмидтом его дочери Изольде Гурко в день ее совершеннолетия». Жаль, что я до войны не сфотографировал холст. Не думал, что все так повернется. Кстати, Карл, я это точно знаю, сделал тогда фотографию картины и копию дарственной на память и, возможно, унес ее с собой в печь концлагеря. Жаль. Была бы хоть какая-то зацепка. А так… Увидеть «Графиню» надежды мало. Думаю, теперь на долгие годы картина исчезнет. Новый владелец надежно спрячет холст где-нибудь на чердаке. Если он вообще пережил блокаду. Говорили, после войны того антиквара кто-то зарезал в темном переулке. Когда он отказался кому-то вернуть то бесценное, что купил за булку хлеба. Что ж, свой кровавый счет к нему был у многих. По масштабу трагедии это почти библейская история…

Однако судьба — весьма прихотливая дама, — продолжал Артемий Саввич. — Вдруг так случится, что ты, Изольда, или твои дети доживут до того времени, когда картина всплывет в музее или в каком-нибудь частном собрании? Не знаю, удастся ли тебе доказать свои права на нее. Но если бы ты знала точно, как выглядит твоя картина, то смогла бы узнать при встрече старую графиню Шаховскую, твою прапрапрабабушку… И она тебя — тоже. У картин есть мистическое свойство попадать к тем, у кого они должны в данный период времени находиться. И менять жизнь тех, кому принадлежат. Так что, если судьбе будет угодно, «Графиня» тебя найдет.

СКАЗКИ БРАТЬЕВ ГРИММ