Кража по высшему разряду

— Представляешь, Инна, тогда я думала, что эта довоенная история так же далека от меня так, как, скажем, эпоха Ивана Грозного, — горько улыбнулась Изольда. — Впереди были молодость, студенческие годы, подъем науки и общие радужные планы на мирную жизнь. Однако старая семейная история оказалась ближе, гораздо ближе, чем я могла себе представить. Знаешь, когда я случайно узнала, что отец умер лишь в конце восьмидесятых, решила, что не успокоюсь, пока сама все досконально не выясню. Все-таки в моих дочерях, а теперь уже и в моих внучках течет его кровь. Кровь русского немца Карла Шмидта. А когда дело касается вопросов крови, чувства затмевают разум. Представляешь, и тут я узнала, что мой отец, которого я хорошо помнила и всегда любила, оказывается, до конца восьмидесятых жил надеждой увидеть меня! Он был жив! Ничего себе! Я-то считала его давно погибшим, а он, оказывается, жил на свете, думал обо мне, по ночам скрежетал зубами от тоски, вспоминая мать. Я, когда узнала все это, словно родилась во второй раз. Понимаешь, во мне будто поменяли прежнюю программу, установленную в ранней юности. Или «апгрейдили», как сейчас говорит молодежь про компьютеры, — обновили то бишь душу. Все, что казалось когда-то таким важным, отошло на второй план: карьера, два неудачных замужества, наука… Даже повзрослевшие к тому времени дочери. А отец словно вышел из тени, будто он все время жил где-то неподалеку. Ну, например, под Питером, в Гатчине, куда так любила после войны наведываться мать.

Так вот, в то время, в начале перестройки, до меня вдруг стали доходить через десятые руки удивительные слухи. О том, что отец мой, профессор Карл Шмидт, представляешь, вовсе не пропал без вести, как я всегда думала, а попал в немецкий плен, прошел все ужасы концлагеря и остался в Германии после войны. Меня к тому времени уже стали потихоньку выпускать в короткие командировки на Запад. Но что толку: за одну неделю пребывания в Германии не удавалось ничего толком узнать. Да и передвигаться свободно по «логову врага» в то время было нереально. Вот тогда-то я и вспомнила послевоенный разговор с Артемием Саввичем и его рассказ про отцовскую картину. Меня словно током пронзило. Отец еще до войны хотел, чтобы этот холст попал ко мне! Значит, мой долг — выполнить его волю, чего бы это ни стоило. Он-то перенес в жизни несравненно больше! Если отец был жив столько лет, где-то должны сохраниться его бумаги. От человека всегда что-то остается. А вдруг осталась фотография картины, пронесенная через войну и лагеря? Искать все это, оставаясь в России, было нереально. Я поняла: надо переезжать на ПМЖ в Германию. Но как? По иронии судьбы, моего отца, немца Карла Шмидта, который помог бы мне иммигрировать, по документам давно не существовало. Ни в России, ни в Германии. А у меня в метрике всегда стоял позорный прочерк. В общем, я уперлась в тупик. Тут-то и вспомнила про Марка, моего бывшего муженька, с которым мы даже не удосужились окончательно развестись. Редкая удача! И благоверный, представь себе, не стал вредничать. Потому что в то время сам поругался с начальством и решил назло всем уехать куда глаза глядят. Словно можно убежать куда-то от своего характера! Короче, мы с ним рванули на Запад. Вначале все было ужасно, как я тебе уже рассказывала, а потом жизнь стала постепенно налаживаться. Ну, знаешь, как в сказках братьев Гримм. Когда вначале страшно, а потом бывает даже весело. М-да, фольклор любого народа создавался в жестокие времена. Когда дожить до старости было большой удачей. Потому-то все сказочки — что русские, что немецкие — не больно-то вегетарианские. Помнишь Крошечку-Хаврошечку и дочку мачехи Трехглазку? «Спи глазок, спи другой». А третий не спит и видит, что коровушка все за Хаврошечку делает. Значит, надо коровушку извести и косточки в землю закопать. А Танюшку-сироту помнишь? Ее злые сестры убили и в лесу закопали, а пастушок жалобу бедняжки, исходившую из-под земли, услышал…

У немцев сказки еще страшнее. Тоже ведь их когда-то сочиняли не воспитательницы детсада, а лесные варварские племена, без конца воевавшие друг с другом! В этих сказаниях убиенные девушки оживают, скелеты играют черепами и костями в бильярд, под утро исчезают, а оставленные в лесу малютки находят новую семью. Постепенно волшебный мир страшноватых немецких сказок, хорошо знакомых с детства, стал и моим миром. Красные черепичные крыши, цветы в палисадниках без заборов, промытые со специальным составом окна, аккуратные дорожки. И страшноватые вопросы: что же происходит в этих аккуратных домиках и палисадниках за закрытыми дверями?