Кража по высшему разряду

Основной поток хмурых, невыспавшихся пассажиров ехал с утра в одну сторону — в Питер. Электричка же из Питера до Гатчины шла в этот час полупустой. Наши дамы вольготно расположились напротив друг дружки на лавочках в пустом «купе».

«Мусик, едем с Изольдой в деревню на пироги», — послала Инка, не утерпев, очередную эсэмэску подруге. Вскоре мобильник требовательно запищал. «Надеюсь, ты взяла желудочные таблетки», — забеспокоилась практичная Машка, и Инна рассмеялась.

Она искоса поглядывала на Изольду и в который раз не узнавала ее. Да сейчас никто и не угадал бы в ее родственнице ни один из прежних ее обликов: ни немецкой фрау, ни ученой дамы, ни тем более неземной красавицы Катрин Денев. Теперь напротив Инны сидела простая русская немолодая женщина — в брюках, куртке и скромном беретике, обычная пассажирка, измученная работой и бытом, — из тех, какие и ездят в утренних электричках. Свободное место на ее скамейке заняли объемные кошелки и пакеты, в которых угадывались курица, бутылка вина и кастрюльки со снедью.

— Изольда, так вы вчера вечером еще и обед приготовили? — оторопела Инна. — Вы же говорили, что Василий Петрович сам напечет нам пирожков?

— Ну, во-первых, мне было приятно ему что-нибудь вкусное состряпать, — пробормотала Изольда и посмотрела на Инну таким сияющим взглядом, что невольно сама смутилась. — А во-вторых, на его пенсию не разгуляешься. Продукты вон как опять подорожали! Да ладно, Инн, ничего страшного, завтра отосплюсь.

Инна подумала: такие сияющие женские лица, какое сейчас было у Изольды, ей довелось видеть лишь несколько раз в жизни. Вспомнила, как много лет назад в деревеньке под Ельцом сияли глаза у скотницы тети Раи, когда та, многоэтажно поминая «своего», тащила ему обед в поле в двух тяжеленных кошелках, оттягивавших натруженные руки с набухшими синими жилками.

Вот и Изольда смотрела в этот миг на мир влюбленными глазами, замечая Инну лишь краешком сознания. Она тоже везла «своему», по обычаю русской женщины, обед и была счастлива. Интересно, какой он в жизни, этот «сущий ангел» в панамке, при одной мысли о котором так лучатся глаза новоиспеченной гражданки Германии?

— Изольда, вы не успели рассказать мне про то, как встретились с друзьями отца и что у них узнали о Карле Ивановиче, — напомнила тетушке Инна.

Глаза Изольды тут же потухли, а лицо стало серьезным.

— Мюнхи встретили меня как родную, — заговорила она тихонько, — ведь отец столько рассказывал им о своей русской дочке. Правда, в его рассказах и на единственной фотографии, которую он всегда возил с собой, я была крошкой с локонами, а тут они увидели немолодую, изрядно измученную жизнью даму. И эта русская приехала в чужую страну главным образом ради того, чтобы узнать наконец свою семейную тайну. Они выглядели серьезными, даже торжественными. Мюнхи понимали историческую важность момента: дочь наконец обрела отца, пусть и после его смерти.

Первым делом супруги накормили меня обедом, напоили, по русскому обычаю, заведенному в их доме моим отцом, чаем (в Германии никогда не пьют чай сразу после обеда). А потом рассказали, как жил «милый Карл» с ними по соседству, как они подружились, как постепенно, день за днем, рассказал он им всю свою жизнь, как наконец явился перед смертью к ним в дом с заветной папкой.

— Мы очень сошлись с Карлом, — призналась Бербела с грустной улыбкой. — Привычки и менталитет, как это ни удивительно, у него оказались совершенно наши, немецкие. Например, он очень ценил порядок в вещах и в мыслях, обливался по утрам холодной водой и вел подробный дневник. «Для дочери», — как он объяснил нам. А вот душа у него оказалась истинно русской — со своими тайными закоулками и непонятными европейскому пониманию глубинами.

Папку Мюнхи торжественно передали мне. Сразу же, как только мы после обеда и дежурных разговоров перешли к делу. В архиве отца оказалась моя фотография, фотография «Портрета графини», кое-какие записи отца и те самые его дневники. Я не удержалась и стала их листать. В дневниках отец день за днем описывал свою обыденную жизнь в Германии, сравнивал обычаи двух стран, изумлялся ежедневным маленьким открытиям. Мюнхи терпеливо дождались, когда я дрожащими руками перебрала все эти бесценные для меня реликвии, и сделали торжественную паузу.

И тут я поняла, что это не все. Рюдигер и вправду встал, вышел в соседнюю комнату и вернулся оттуда с обыкновенным конвертом. В нем оказалось завещание, оформленное по всем законам международного права, на мое имя. Там значилась весьма приличная сумма.

— Что это? — опешила я.

— Ваши деньги, — спокойно пояснила Бербела. — Вам, Изольда, пора вступать в права наследования. Дом Карл завещал племяннику жены, чтобы он продолжал ее дело, а вам оставил весьма солидный банковский счет. Как гражданке Германии вам теперь будет несложно получить эти деньги.