— Стоп-стоп! За это я пить не собираюсь. — Изольда поставила на стол рюмку с наливкой и строго посмотрела Инне прямо в глаза. — Давай-ка, Инка, изложи поподробнее Василию Петровичу свою бредовую идею. И послушай, что он на это скажет. Знаешь, мужчины, хоть ты их обычно не слушаешь, изредка дают умные советы.
— Ты, Золенька, как всегда, слишком добра ко мне, — пробормотал Василий Петрович, и на добром простом лице его вновь засияли ярко-синие глаза.
Однако по мере того, как Инна излагала свой авантюрный план, лицо хозяина становилось все более суровым, глаза потухли, на переносице появилась жесткая складка, а на скулах заиграли желваки. Перед Инной уже сидел не добродушный пенсионер-дачник, гордившийся плодами трудов своих, нет, теперь ей глаза в глаза смотрел мужчина со стальной, несгибаемой волей.
— Инна, обещайте, что вы никогда этого не сделаете, — тихо, но жестко потребовал он.
— Но почему? Это ведь мое право — рисковать собой! Мои проблемы вас не касаются, — запротестовала та. — Я хочу отобрать у старухи картину не ради себя — для вашей любимой Изольды, между прочим. Это ведь ее семейная реликвия, единственная память об отце. И у меня появился шанс восстановить справедливость: вернуть картину законной владелице. Не слышу слов благодарности. Ну и пусть! Бог мне поможет и зачтет, когда придет время, — поставит напротив моего имени галочку.
— Никогда не вступайте в сделку с Богом, это вам не продавец из ларька на рынке! — громко и властно потребовал Василий Петрович. И тихонько добавил: — Добрыми намерениями, как известно, устлан путь в ад. И вы, деточка, находитесь на полпути в это мрачное место. Да еще и хотите утащить с собой в геенну огненную безвинного Романа Караваева. Остановитесь, пока не поздно, вспомните заповедь: «Не укради». Да и «Грабь награбленное» — самый мерзкий лозунг из всех рожденных за последние сто лет. Пообещайте нам с Изольдой, нет, поклянитесь здесь и сейчас, что вы ни у кого и ничего отбирать не будете.
— Ладно, обещаю, — неохотно сказала Инна. — Но только из-за беспокойства о вашем здоровье. Вы так разволновались, раскраснелись, словно сами совершали что-то подобное. Не дай бог, давление поднимется.
Василий Петрович и вправду изменился в лице, засопел, на лбу его запульсировала синяя жилка.
— Ладно, расскажу, хотя воспоминание не из приятных. Когда я был намного моложе, то, как и вы, Инночка, считал, что цель всегда оправдывает средства. И еще я тогда думал, что правда превыше всего. А пушкинские слова про «нас возвышающий обман» — всего лишь красивая поэтическая метафора. В то время у меня была семья: жена, сын и дочка подросткового возраста. Я их, конечно, любил и вкалывал изо всех сил — и на работе, и на дачном участке, чтобы обеспечить семье нормальную жизнь. Но больше всего на свете я любил Золеньку.
— Кого-кого? — не поняла Инна.
— Вашу тетушку Изольду, — нетерпеливо пояснил хозяин. — С первого дня, как увидел ее, влюбился смертельно. Они с Марком в тот год впервые сняли дачу у наших соседей и поселились рядом. Ни до, ни после я не встречал такой женщины.
— Вася, ну, перестань, Инне это совершенно неинтересно, — смутилась Изольда и покраснела, как девочка, — даже уши и шея стали малиновыми.
— Поначалу я приказал себе выбросить Изольду из головы. Ну, нельзя же, в самом деле, любить мираж, недостижимый идеал. Я прекрасно понимал, какая пропасть разделяет меня и ее. Марк — видный ученый, потомственный питерский интеллигент, красавец, успешный во всех отношениях мужчина. И я — областник-провинциал, заурядный инженеришка с маленькой квартиркой и шестью сотками, обремененный семьей и детьми.
— Вася, прекрати, мне противно твое самоуничижение! — закричала Изольда, и лицо ее из пунцового сделалось бледным. — И вообще зачем ворошить старое!
Но Василий Петрович невозмутимо и печально продолжал: