Кража с обломом

Мишку оставили в багажнике, и, естественно, он не мог видеть никакого пейзажа вдоль дороги, а стало быть, составить хотя бы приблизительную картину того, куда его везут. Грустно, но в его положении надо было радоваться уже тому, что он еще цел.

Везли его долго, если не нарезали круги по городу (с живым человеком в багажнике — это было вряд ли разумно, впрочем, с мертвым тем более), то должны были уехать за город. Есть ли дача у доктора, Мишка не помнил, но вряд ли бы доктор рискнул тащить его к себе, ведь в любой момент могла нагрянуть мама, и, понятное дело. Мишку пришлось бы освобождать, да еще и объяснять ей, почему он сидит у них на даче в таком виде. В том, что загородной постройки, которая хоть отдаленно могла бы напоминать дом, у Иннокентия не было, Мишка был твердо уверен.

Когда его выгрузили, он обнаружил, что его нынешнее убежище не соответствует элементарным требованиям к содержанию пленников. Электричества не было, пол был гнилой, окна не зарешеченные и без стекол. Словом, на благоустроенный дачный домик никак не тянуло. Напрашивался вывод о пустующем доме, предположительно, стоящем на отшибе. Зато стены тут были каменные, и к одной из них была приделана толстая цепь, к которой Мишку и приковали.

— Вот тут ты и полежишь, — сообщил ему Григорий, которого время ничуть не лечило, как Мишка на него ни уповал. — Все секс-шопы из-за тебя пришлось объездить, чтобы добыть эту цепь. Потратился, так что кормить я тебя, понятное дело, бесплатно не буду. Воды тебе полагается ровно столько, чтобы протянуть. Если чего захочешь, то плати алмазами.

Все честь по чести. Я тебе булочку со сливками, а ты мне брильянтик каратов на пять. Кричать не советую, за это будешь лишаться глотка воды. Но если нападет охота потренировать горло, то я не возражаю.

Место тут глухое, кричи на здоровье. Есть-то не хочется?

— Спасибо, — сухо поблагодарил его Мишка, так как есть, а тем более пить хотелось ужасно. — Поголодать полезно для здоровья.

— Ну-ну! — вроде даже обрадовался Григорий. — Торопиться мне некуда. Только учти, что завтра цены на продукты будут уже выше. И не рассчитывай на то, что тебя найдут. Потому что девчонкам тебя ни в жизнь не отыскать, а если не они, то тебя еще могут найти твои бывшие дружки; но они, как ты сам понимаешь, одними брильянтами не удовлетворятся. Они ведь у тебя кровожадные, ты сам рассказывал.

С этими словами Григорий удалился, а Мишка всерьез загрустил. Деревни он не любил, больше того — на дух не переносил. С детства ему казалось, что только в городе он может считать себя в безопасности. И чем крупней город, тем большее чувство безопасности возникало. Самый взлет этого чувства он испытывал в часы пик в общественном транспорте, где-нибудь в центре Москвы. И напротив, стоило ему выехать за город, чтобы, как говорили его друзья, отдохнуть на природе, как его начинало мучить тягостное чувство собственной незащищенности. А вот настоящий кошмар ему довелось пережить, когда он остановился в гостях у своего приятеля, который несколько лет назад решил заняться фермерством и жил в глухомани. И дернула же Мишку нелегкая оказаться там именно в ту ночь, когда жена фермера надумала рожать. Фермер с женой отправились в больницу, а Мишку оставили одного на хозяйстве, и вот тут-то он чуть с ума не сошел от страха. Хотя реально ему угрожать ничего не угрожало и не могло угрожать, так как на много километров вокруг не было ни одной живой души, но именно это Мишку и пугало до колик. Он закрыл дом на все замки, окна — на ставни, и все равно ночь провел без сна. Нет, жизнь за городом решительно не по нему.

— А ведь брильянты необязательно делить на троих или даже на четверых, — выбрав удобную минуту, бросил он пробный шар в охранника. — Я всю жизнь хорошо делил только на два.

Охранник заинтересованно на него покосился, видно, что тоже в школе не ладил с арифметикой.

Дело шло на лад, два таких похожих человека обязательно нашли бы общий язык, но в этот момент, как черт из коробочки, выскочил Григорий.

— Думал, что если пол гнилой, так уж и микрофончики поставить нельзя? — мерзко ухмыляясь, обратился он к Мишке. — Я все слышал, и не думай, что тебе удалось обвести меня вокруг пальца. Мне было важно узнать, правда ли, что ты не помнишь, где твои камешки, а теперь я знаю, что ты притворяешься. И потеря памяти просто ловкий трюк. Недаром я ничего не смог откопать в твоей черепушке, не было у тебя никакого провала в памяти, который можно было бы исследовать. Тебе и вспоминать-то было не надо, ты все прекрасно помнил и так. И не надейся на свою сообразительность, цепь достаточно прочная, так что никакая изобретательность ей не страшна. Потому посиди в одиночестве и подумай над тем, стоит ли быть таким жадным.

После его ухода Мишка застонал от полного бессилия что-либо объяснить этому защитившемуся на своей идее типу.