Кража в особо крупных чувствах (СИ)

– Как мало надо человеку для счастья, – пробормотал Пётр, вставая и подходя к окну. – Дали возможность на кладбище покопаться и гроб вскрыть – он и счастлив.

Когда Петр сказал Арсению, что готов поверить во все, что угодно – он не покривил душой. Скажи ему кто еще пару месяцев назад, что он переспит со свидетельницей по делу, которое он ведет – Петр бы посчитал сказавшего подобную чушь слабоумным. А ведь изначально Элина числилась у него в качестве подозреваемой номер один. Теперь Пётр так не считал. Но не потому, что переспал с ней, конечно.

Он отвернулся от окна и сердито уставился на входную дверь. Ну, где там Кораблев с эксгумацией?! Где Макаров с новыми данными? Где хоть кто-нибудь?!

Петр не мог оставаться наедине со своими мыслями.

Спустя три дня после того визита он вынес себе безжалостный диагноз: «Идиот». И не в том смысле, в каком писал великий русский классик.

Петру теперь было дико стыдно за свое поведение. Орать на женщину за то, что сам только что лишил ее девственности – это мог сделать эксклюзивно только Петр Тихий!

Петр принялся мерить шагами свой кабинет – так было легче думать о произошедшем. Так хотя бы получалось о произошедшем думать – когда можно злость на себя переработать в кинетическую энергию шагов.

Петр пытался понять, что его так оглушило, что до выбивания почвы из-под ног. По всему так выходило, что совокупность двух факторов. Того, что его отношения с Элиной, свидетельницей по делу, резко и внезапно вышли за рамки расследования – а секс в рамки следствия не входил ну никак! И того, что она, веселая вдова, леди Макбет Московского уезда по их первоначальной с Арсением версии, она, которую Петр с помощником подозревали и в романе с профессорским племянником, и с профессорским сынком, оказалась девственницей.

Вот это, как говорится, поворот.

Можно теперь сказать, что Петр, самолично проведя следственный эксперимент, убедился в отсутствии преступного сговора. Хотя…

Петр, внезапно прекратив свои метания, тяжело опустился на стул. Ну что, он выяснил, что имеет целых две причины, чтобы так себя вести. Но только Элина ни в одной из этих причин не виновата. Это его собственные причины, целых две причины, чтобы вести себя как осел. И чтобы обидеть удивительную молодую женщину.

Петр устало потер лоб. И понял, что произошедшее у него никак не получится взять и закрыть куда-нибудь в дальний закоулок памяти со словами «Ну с кем не бывает». Во-первых, ни с кем не бывает, это Петр такой уникальный осел. А во-вторых… А во-вторых, у нее мягкие губы со вкусом апельсиновой карамели. Нельзя, чтобы девушка с такими губами думала про Петра, что он осел. Даже если он и в самом деле осел.

Даже ослы имеют право на то, чтобы трудом искупить свой проступок. Надо только понять, каким именно трудом. Хотя, что тут понимать… Перед внутренним взглядом мелькнула вдруг небольшая, но идеальная женская грудь, круглые пятна розовых сосков и…

И в этот момент дверь кабинета распахнулась.

– Пётр Тихонович, мне нужна ваша консультация по процедуре эксгумации! – энергии Арсения можно было позавидовать.

– Ну а чего там понимать? – проворчал Петр. – Бери лопату и копай.

***

Мысль о цветах в качестве того, чем занять руки – ну, с которыми нельзя приходить с пустыми! – Петр поначалу отверг. Как-то нелепо показалось. Кстати вспомнилась любимая фраза отца о том, что цветы – это глупость, и что совсем другое дело – свиная голова, это и первое, и холодец, и наконец, просто красиво. И женщина-хирург, мол, такой подарок оценит. Фраза, конечно, смешная. Но вот вопреки ей вазы в родительском доме не пустовали.

Но… Нет, лучше вина. Бутылку хорошего красного сухого. Разрешив этот вопрос, Петр резко повеселел. И в таком вот веселом настроении и встретил Виктора Конищева.

– Здравствуйте, – Эммануилович устроился напротив Петра. То ли они давно не виделись, то ли профессорский племянник был всегда такой нервный. Петр вспомнил, как подозревал Виктора и Элину в романе – и ему сделалось смешно. Элина – и это невротический доходяга? Нет. Тысячу раз нет.

– Я вас слушаю, гражданин следователь.

Нет, нервозности в глисте точно прибавилось.

– Это я вас слушаю, Виктор Эммануилович. Я бы хотел расспросить вас об иконах, которые хранились у вашего дяди.

– А… а с чего такой интерес?

– Здесь вопросы задаю я.

– А… Ну да… Извините, – Эммануилович прокашлялся. – Просто вы про них не спрашивали. Видите ли… Тема довольно деликатная и… И я бы без лишней надобности не хотел…

– Надобность не лишняя.

– Хорошо, – слегка будто напоказ выдохнул Конищев-младший. – Что вас конкретно интересует?

– Все, что вам известно.

– Дядя рассказал мне об иконах не так давно. Может быть, года полтора или два назад. По его словам, он купил их достаточно давно, совершенно за бесценок. Чуть ли не у какого-то бомжа на улице.

– Какая драматическая история.

– Вот вам смешно, а дядя под конец жизни стал терзаться муками совести, – поджал губы Виктор-Эммануил.

– Из-за чего?