Кража в Венеции

На следующий день по пути в квестуру комиссар размышлял о том, не слишком ли он поспешил, решив предостеречь Патту насчет возможного интереса журналистов. Дотторесса Фаббиани СМИ уведомлять не станет, и, вероятнее всего, Сартор настроен достаточно лояльно и тоже будет держать рот на замке. Только эти двое точно знали все подробности происшествия в Меруле, и только они видели список книг, которые брал в читальный зал Никерсон. Что касается всех изувеченных фолиантов, то их видели лишь сам Брунетти и директриса. В ее интересах было молчать, пока не появится возможность сообщить о случившемся контессе. Брунетти, будучи официальным лицом, представлял, какую шумиху поднимут репортеры, поэтому не счел необходимым никого информировать. Власти города в курсе происходящего, а пресса пусть катится к черту!

Первое, что он сделал, войдя в свой кабинет, – позвонил дотторессе Фаббиани. Она сообщила, что дотторе Никерсон сегодня утром в библиотеке не появлялся. Ничуть этому не удивившись, Брунетти поблагодарил директрису и набрал номер американского посольства в Риме. Представился, сказал, что хочет проверить подлинность паспорта Никерсона, пояснив это тем, что его подозревают в преступной деятельности, а паспорт – единственный имеющийся у них документ, по которому можно идентифицировать его личность. Звонок перевели на другую службу, и комиссару пришлось еще раз объяснять причину своего запроса. Брунетти попросили подождать, а затем трубку взял мужчина, который не представился, не назвал свою должность, но попросил Брунетти назваться. На предложение сообщить также свой номер телефона мужчина ответил, что такой надобности нет и ему перезвонят. Через двадцать минут Брунетти позвонил на телефонино[45] секретарь замминистра иностранных дел Италии и спросил, не он ли обращался сегодня к американцам. Комиссар ответил утвердительно. Собеседник поблагодарил его и закончил разговор. Вскоре после этого Брунетти позвонила женщина и на великолепном итальянском, с едва уловимым акцентом, попросила его назвать свои имя и фамилию. Выслушав ответ, она сказала, что правительство Соединенных Штатов Америки такого паспорта не выдавало. Есть ли у него еще вопросы? Брунетти сказал, что нет, и, вежливо и коротко попрощавшись, повесил трубку.

Зато у них есть фотография этого человека… Никерсон (его называли так за отсутствием другого имени) к этому моменту, скорее всего, уже сменил внешность и покинул город, а может, и страну. Но что заставило его поторопиться с отъездом?

По уверениям Пьеро Сартора, Никерсон отлично говорит по-итальянски. Зачем ему уезжать, имея столь чудный дар? В Италии масса музеев и библиотек, публичных, частных и церковных, – просто непочатый край работы. Брунетти поймал себя на мысли, что слово «работа» применительно к роду деятельности Никерсона звучит едва ли не гротескно.

Захватив с собой ксерокопию паспорта Никерсона, комиссар отправился к синьорине Элеттре. Было начало одиннадцатого; Патта так рано на работе не появлялся. Сегодня Брунетти застал секретаршу сидящей перед монитором. На ней был розовый свитер из ангорки, при виде которого комиссар моментально изменил свое мнение (в лучшую сторону) об этом цвете и ангорской шерсти.

– Виче-квесторе сокрушался по поводу кражи в библиотеке, комиссарио!

«А как же гнев эвменид в лице местной прессы, который вскоре на нас обрушится? Это виче-квесторе не волнует?» – подумал Брунетти.

– Я проверил, американский паспорт – фальшивка, – сказал он, кладя ксерокопию на стол.

Синьорина Элеттра внимательно изучила лицо на фотографии.

– Думаю, этого следовало ожидать. – И спросила: – Мне переслать это в Интерпол и в Рим, в Отдел по борьбе с кражами произведений искусства? Вдруг этот тип им уже попадался?

– Да, – ответил Брунетти, который пришел специально затем, чтобы попросить ее об этом. – Вы не знаете, виче-квесторе говорил об этом кому-нибудь?

– Единственный человек, с кем он что-либо обсуждает, – это лейтенант Скарпа. – «Человек» синьорина Элеттра произнесла таким тоном, словно сомневалась, что это подходящее слово. – И думаю, ни один ни другой не считают похищение книг серьезным преступлением.

– Меня беспокоит возможная утечка информации, – проговорил Брунетти, рассматривая тюльпаны у нее на столе и мысленно делая пометку, что надо бы принести такие же вечером домой. Он потянулся, поправил один цветок и сказал: – Сомневаюсь, что контесса обрадуется шумихе в прессе.

– Которая из контесс? – мягко поинтересовалась синьорина Элеттра.

– Морозини-Альбани, – ответил комиссар, не отрывая взгляда от цветов.

Звук, который издала синьорина Элеттра, услышав это имя, с трудом поддавался интерпретации – и не слово, и не возглас… Когда комиссар поднял на нее глаза, она уже смотрела на экран своего компьютера, подперев подбородок левой рукой. Ее лицо было безмятежно, глаза устремлены в монитор, но щеки напоминали цвет свитера куда больше, нежели минуту назад.