Кража в Венеции

– Например?

– Вынес кое-что из дома наших родителей.

– Что именно?

– Четыре хорошие картины, которые передавались из поколения в поколение. Они были на месте, когда умерли наши родители, а потом в отчем доме поселился Альдо… И теперь их нет.

Упреждая вопрос, Франчини произнес:

– Нет, я не сегодня увидел, что картины пропали. Это произошло несколько лет назад.

– Когда именно вы это заметили?

– Два года назад. Да, к тому времени Альдо уже год жил в родительском доме. Пропали четыре картины…

– Вы спрашивали у брата, где они?

Франчини вздохнул и пожал плечами.

– А что толку? Он бы солгал. К тому же мне некому оставить их в наследство. Я бы только зря разнервничался. – И несколько смягчившимся тоном Франчини добавил: – Раз эти деньги принесли ему радость – на здоровье!

Брунетти поверил, что он говорит искренне.

– О чем еще лгал ваш брат? – спросил он.

– Вся его жизнь была построена на лжи, – устало отозвался Франчини. – Альдо все время притворялся – что хочет быть священником, что он хороший сын, хороший брат…

Последовала долгая пауза, которую Брунетти совершенно не хотелось нарушать.

– Единственное, что было в нем настоящего, – это тяга к латыни. Он действительно любил ее, язык и все, что на нем написано.

– Ваш брат был хорошим учителем?

– Да. Тут он выкладывался на все сто, и у него получалось. Альдо заражал мальчиков своим энтузиазмом, учил их понимать суровую четкость латинского языка, глубокую логику в построении синтаксических и смысловых конструкций.

– Вы знаете это с его слов?

Подумав немного, Франчини ответил:

– Нет. В свое время Альдо и меня учил. Он уже был студентом университета, когда я только пошел в личео. Брат помогал мне первые годы, благодаря ему я понял, что эти языки – латынь и греческий – совершенны. – Он умолк, обдумывая сказанное, потом продолжил: – Альдо показал мне, что язык можно обожать. – И более уверенным тоном добавил: – Я встречался с его бывшими учениками, и все они говорят: уроки Альдо были увлекательными, у него они узнали гораздо больше, чем у других педагогов. Альдо учил любить языки, и мы любили его за это.

Эта формулировка несколько обеспокоила комиссара.

– Скажите, а не могло ли быть, что у вашего брата… с мальчиками?..

– Это исключено. Альдо обожал женщин. У него были любовницы по всему Венето[102]. Однажды он проговорился – на пьяную голову, – что хорошо поживился за их счет. Просил их жертвовать на Церковь…

– Им было известно, что он священник?

– Некоторым – да, но не всем.

– Понятно, – сказал Брунетти и тут же спросил: – И вы все знали?

– Я узнал об этом не сразу. На это ушли годы. Точнее, вся моя жизнь, – сказал Франчини, и комиссару показалось, что впервые за все время в его голосе появилась горечь.

– Разумеется, – кивнул Брунетти. – Но как вы это узнали? Откуда?

– От общих друзей, – последовал ответ. – Или, скорее, от моих друзей, которые как-то пересекались с Альдо. – Франчини снова откинулся на спинку скамейки и вытянул ноги. – Кое-что мой брат говорил сам, когда ему хотелось похвастаться, – продолжал он с некоторым смущением. – Кому, кроме меня, Альдо мог об этом рассказать? О женщинах, и о деньгах, и о том, насколько он умнее окружающих.

– Когда у вас случались такие разговоры?

– Довольно часто, когда я приезжал навестить брата. Потом я понял, что больше этого не вынесу – особенно после исчезновения картин. И я перестал сюда приезжать. – Франчини посмотрел на здание на другой стороне канала. – Тут я вырос. И чувствовал себя как дома…

Он расправил платок и вытер им лицо, словно полотенцем, а затем сунул в карман брюк.

– Последние годы мы с братом общались исключительно по телефону. Не знаю почему, но я все равно продолжал ему звонить. Может, надеялся, что когда-нибудь Альдо услышит себя как бы со стороны, поймет, как это звучит… Но чуда не произошло. Думаю, в конце концов он сам в это поверил, ну, что он умен настолько, что может перехитрить кого угодно. – Какое-то время Франчини скользил взглядом по домам на противоположном берегу, потом махнул рукой, указывая в ту сторону: – Ваш молодой коллега сказал, что вырос там. – И уже более спокойным голосом добавил: – Этот район до сих пор считается престижным.

Франчини сел прямо и хлопнул себя по бедрам – жест человека, который хочет продемонстрировать желание и готовность действовать.

– Что мне делать дальше?

– Боюсь, вам придется опознать брата, – сказал Брунетти.

Франчини взглянул на него с ужасом.

– Как? Посмотреть на него еще раз?

Слезы навернулись ему на глаза, но он этого не заметил.

– Официальное опознание, синьор Франчини. Мне очень жаль, но таковы правила. Вам придется это сделать.

Франчини вжался в спинку скамьи и помотал головой:

– Не думаю, что смогу… Это правда!

Увидев слезы у него на щеках, Брунетти сказал: