Кража

— Дурачок! — она распахнула объятия, и я прижал ее к себе, вдохнул жасминовый запах кожи, промытых шампунем волос. Я уже говорил, что был влюблен? О да, конечно. Моя ладонь скользнула вниз по спине — кто у нас тут по столбам лазает? — пересчитала каждый позвонок, скрытую цепочку жизни. Моя воровка, моя возлюбленная, моя тайна, все новые и новые открытия, которым — так я веровал и молился — не будет конца. Наша третья ночь в Нью-Йорке. Теперь у нас были деньги. Удачнейший день, и не только благодаря ящику «Бургея» и бутылке «Лагавулина», хотя для смазки это неплохо, но главное — картина Дози Бойлана с присохшей к ней Сигнальной Диопсидой уже покоилась в твердыне мира искусств на Лонг-Айленде. Единственный вход в это хранилище, объяснила Марлена, через тоннель, который затопляют на ночь. В сейфах покоятся Мондрианы[78], де Кунинги и драгоценный Лейбовиц, и пусть ее никчемный муженек поскорее приезжает подписать его.

— К черту такси, — сказала она. — Это же Нью-Йорк. Чего ты хочешь? Со временем привыкнешь.

Конечно, она была права. Я из Блата, шоссе номер 31 проходило прямо под моим окном, грузовики ревели и скрипели так, что можно было подумать: съезжая со Стэнфорд-Хилла, водитель не удержит руль, понесется по Мэйн-стрит, сшибая веранды магазинов. Я мог бы привыкнуть к проклятым такси, но к другому я никак не мог привыкнуть: Марлена так и не повысила на меня голос. На ее месте Шлюха Алиментная уже вызвала бы полицию, но когда я выпил глоток «Лагавулина» и отправился покупать яйца получше, она попросту обозвала меня идиотом и засунула язык мне в ухо.

В Сиднее в этот час ночи работают только бары, но вход в «Грэнд-Юнион» запрудили хромоногие негры, скармливавшие автомату пустые бутылки и банки. Прибыла новая партия старух — позднее я убедился, что по соседству имеется неисчерпаемый запас этих мафиозных тетушек, а упоминаю об этом только потому, что кто-то из этих несчастных уебков потом ограбил мать Джона Готти[79]. Почем я мог знать? Мне еще повезло, что я обращался вежливо с этими опасными личностями, а когда я проверил на прочность пару яиц внутри холодильной камеры, никто не обратил внимания на мою провинность.

В Нью-Йорке выдано 8534 лицензии на такси. Без малого 20 000 водителей, всем, конечно, уроки хороших манер не преподашь, но можете мне поверить — кое-какого эффекта я своими яйцами добился. Скажете, это нелепо, но задайте себе вопрос: какое сообщение передавали друг другу по радио все эти сикхи?

Со второй дюжиной яиц мне повезло намного больше: большие, с тонкой белой скорлупой, они отлично растекались. Мы выключили свет, и славная маленькая воровка вышла на пожарную лестницу полюбоваться моей меткостью.

— Так нечестно, — упрекнула она. — Не тех наказываешь. Оставь такси в покое. Займись мини-фургонами с номерами Нью-Джерси.

К тому времени, как мы вернулись в комнату, я был изрядно пьян, ноги подгибались, и когда снова поднялась какофония гудков, точно перед полуночью, я мог бы сказать, что с меня хватит. Но я как раз стоял перед холодильником — разве трудно мне было прихватить очередное яйцо, выключить свет, распахнуть окно и уметить желтой бомбочкой в подлое ветровое стекло, на этот раз — минифургона с номерами Нью-Джерси, ага.

— Иди в дом. Включи свет.

Перед носом у минифургона, чьи дворники размазывали по стеклу белок и желток, остановилось желтое такси, и две фигуры робко вынырнули из него.

Радуясь, что удалось заткнуть минифургон, я не сразу сообразил, что оба путешественника хорошо мне знакомы.

40

В прошлом — горестные голоса. В прошлом — запах гари от плиты, лак для пола от «Джонсона», туман нашатырного спирта, окровавленный отцовский фартук плавает в отбеливателе. МЕРТВЫЕ ТЕЛА в янтарных стаканах лагера «Фостерз», горькой «Виктории», «Балларэт Берти», «Каслмейн XXXX». В помойку все это, советуют, и я никогда не прислушивался к голосам. Вот, я сказал. В прошлом осталась главная улица. На ней — лавка мясника. Позади лавки — сарай, заполненный дерезой, на холме — дом священника. Лучше послушаем, как звонят колокола на вечернюю службу. Вот, я сказал. Лучше послушаем кукабару, посмотрим, как они метят свою территорию перед наступлением ночи. Лучше не знать НИ X о кукабарах, избавь, Господи, от клюва нас, собрание червяков и мышей.

Иными словами — НЕ НАДО ССОРИТЬСЯ, ДЖЕНТЛЬМЕНЫ! Вот почему и сейчас неприятно было слышать, как мой брат разговаривает с Оливье на Мерсер-стрит, Нью-Йорк, адрес написан у меня на запястье. ПОЙМИТЕ МЕНЯ ПРАВИЛЬНО — поначалу я обрадовался, что доехал, но когда Марлена потребовала, чтобы Оливье подписал ПОДЛОЖНЫЙ ДОКУМЕНТ, в пять минут я убрался обратно на улицу. Какой-то тип подошел ко мне. Кто это? Он тащил за собой картонный ящик, шаркал им по чужеземной мостовой. Какие у него намерения? ЧЕРНОКОЖИЙ с седой бородой, уши, как у Микки-Мауса или у другой какой мыши, маленькие уши, розовые, НЕНАТУРАЛЬНЫЕ. Вообще-то он мне понравился.

Он спросил, видал ли я тут Подтяжку.

Я ответил, что сам только что приехал.

— Откуда? — пожелал он узнать.

— Из Австралии.