Кредит доверчивости

Но кофе в банке не оказалось. Уж не знаю, почему так повелось, но когда мне с утра нестерпимо хочется кофе, то банка абсолютно пуста. Я выбросила ее в мусорную корзину и почти тем же тоном, как и голодная Сашка, спросила:

— Дима, вы опять забыли купить кофе?

Обязанность покупать кофе лежала на Диме, но он периодически, несмотря на свою потрясающую пунктуальность и обязательность, не успевал отследить, когда банка становилась пустой.

— Забыл, — улыбнувшись, развел руками Дима. — Вы же знаете, Елена Владимировна, мою любовь к продуктовым магазинам.

— Кофе — это не продукт, Дмитрий. Это лекарство.

— Да купил, купил я ваше лекарство! — засмеялся он, доставая из своего портфеля банку кофе.

— Ну и шуточки у вас…

Если честно, я не подозревала в нем способности к розыгрышам, особенно таким жестоким.

— Просто вы кофе очень много пьете, — сказал мой помощник, глядя, как я насыпаю в чашку три ложки. — Сердце посадите.

Он еще и о моем здоровье заботится! Я подумала и положила еще одну ложку.

— У вас устаревшие сведения, Дмитрий. В последнее время медики стали утверждать, что кофе спасает от инсультов и инфарктов.

— Да-а? Они отменили кофеин?

— Нет, просто выявили его новые свойства. Я же говорю — лекарство.

— Допинг!

— Лекарство!

— Допинг!

— Тогда не пейте, мне больше достанется…

Весело препираясь, мы выпили кофе, причем Дима положил себе в чашку тоже четыре ложки «допинга». Видимо, новые изыскания врачей его впечатлили…

Они явились одновременно — представитель юридической службы банка и Малышев.

Андрей Иванович Троицкий сразу протянул мне визитку и, легким кивком поздоровавшись, сел напротив, безошибочно выбрав самое удобное для беседы место — так, чтобы в лицо не падал прямой свет, но при этом он мог хорошо видеть собеседника.

В нем всего было в меру — любезности, обходительности, скромности и шика. Легкая небрежность в манере носить костюм, в движениях говорила о его раскованности и уверенности в своей правоте. Лет сорока, высокий, с идеальной стрижкой и безупречно выбритый, с дорогими часами на левой руке и в невероятно чистых для такой погоды ботинках — понятно, что на машине, но до подъезда ведь все равно дойти надо! — он был олицетворением успешности и порядочности. Троицкий даже заставил меня немного смутиться и поглубже спрятать ноги в шлепках под кресло.

А вот внешний вид истца-ответчика привел меня в замешательство. Малышев не походил ни на злостного неплательщика, ни на благочестивого отца семейства.

Если он злостный неплательщик, задумавший «кинуть» банк, то где вызов, гонор и наглость, которые демонстрируют неплательщики в телесюжетах о должниках?

Если же он благочестивый отец семейства, попавший в трудные обстоятельства, — то где солидность, уверенность в собственной правоте и желание сражаться за счастье детей?

И вообще, какой же он — Виктор Иванович?

Передо мной стоял худощавый, растерянный юноша в белой майке с принтом Карлоса Сантаны, джинсах с дизайнерскими дырками на коленях и кедах, шнурки которых грозили вот-вот развязаться.

Из дела я знала, что ему двадцать девять лет, но выглядел он не больше чем на двадцать.

Может быть, этому способствовали тинейджерская одежда и кеды, может — длинные волосы, забранные в хвост, и темные очки, которые он не торопился отчего-то снимать, но мне так и не удалось составить о нем впечатление.

— Садитесь, — сказала я Малышеву.

Он сел — на самый краешек стула, не то чтобы неуверенно, но как-то так, будто собирался тут же встать и уйти.

Свет с улицы падал ему в лицо, и хотя сегодня был пасмурный день, я знала, как неприятно сидеть напротив окна. Как выбивает из колеи, пусть и слабый поток света, бьющий в глаза, как мешает формулировать мысли, когда дело касается важных тем.

Впрочем, Виктор Иванович и не думал снимать очки. Я очень хотела посмотреть в глаза этому Малышеву, понять — хитрит он, выкручивается или действительно правду ищет, — но натыкалась взглядом на темные зеркальные стекла, в которых отражалась сама.

Просить его снять очки я не рискнула — это сразу бы задало менторский тон беседе, а мне этого не хотелось. Хотелось получить наиболее объективное представление о случившемся… О характере, мотивах и намерениях этого Малышева. О его позиции. Не такой вот — сорваться со стула и убежать, так и не показав глаз, а о настоящей позиции — ведь написал же он встречное исковое заявление, значит, рассчитывает на какую-то понятную ему справедливость.

Нет, Малышев не походил на неплатежеспособного человека, скорее то, что называется фейсконтролем и дресс-кодом, указывало на средний достаток.

Тогда почему он так задолжал банку?

В руках Виктор Иванович напряженно держал мобильный телефон — у меня даже появилось подозрение, что он собирается записать нашу беседу на диктофон. Это обстоятельство сразу же пробудило во мне неприязнь к Малышеву, но он так сжимал телефон и так тревожно поглядывал на него, что я поняла: Виктор Иванович просто ожидает звонка, возможно, не совсем приятного.

И это понятно, когда у тебя трое маленьких детей.