Кредит на милосердие

– Да, Сибирь больше не будет сырьевым придатком столицы и центральных регионов страны, кое-кому пора с этим смириться. – В глазах Гилярова горели огоньки, выдававшие, сколь сильно глава Республики верит в собственную речь. – Мы больше не готовы, словно во времена крепостного права, отсылать питерским боярам-верхолазам свои налоги, взамен не получая ничего. Мы хотим сами строить свои дороги, школы и университеты, детские сады и жилье, хотим сами устанавливать планки заработных плат и пособий, не дожидаясь подачек. Сибирь достойна лучшей доли, и сегодня, впервые за всё время своего могучего существования, она получит ее! И если завтра новая Республика проголосует за возвращение в состав Российской Федерации, то мы сделаем это только на правах равновеликого и уважаемого союзного государства.

Любимая часть Терпения. Мелькание кинжала, спрятанного в роскошной парче. Блеск рысьих глаз в полумраке наступающей ночи. Всё более и более смелые намеки на то, что они готовы дать сдачи. Любому и очень больно.

Почти пятьдесят тысяч бойцов свежеиспеченной оборонительной армии. В их числе пластуны из Боевой Армии Республики Сибирь. Готовые на всё, они будут до конца защищать свой мужающий суверенитет. А еще более двух тысяч танков и бронетранспортеров, боевая авиация, вертолетные полки, сибирские гвардейские части специального назначения, перешедшие на сторону Республики без лишних уговоров. Да и про ракетные войска забывать не стоит – не все пусковые шахты завалило в день Инцидента, далеко не все…

Иногда Гринивецкий ощущал себя геймером, играющим в новую и предельно реалистичную стратегию в реальном времени. Опасное сравнение, машинист это знал. Опасное, потому что рано или поздно можно потерять связь с реальностью, и тогда… Терпение заставил себя отвлечься от досужих философствований, сосредоточившись на записи. Взглянул на Президента, нарочито подтянутого, отлично загримированного, блестяще справляющегося с усталостью.

– Это моя твердая позиция, на ней я стоял и стоять буду! – Гиляров доверительно подался вперед, нависая над изящной трибуной. – Она хорошо знакома как сибирякам, так и тем, кто наблюдает за нашим регионом со стороны. Но также я хочу напомнить, что безропотно подчиняться насилию, если таковое последует, мы не намерены. – Президент как будто бы невольно сжал во внушительный кулак пальцы левой руки, еще сильнее наклонился к камере, демонстрируя экспрессию. – А потому мои слова – предупреждение всем, кто захочет воспользоваться последствиями хаоса и присвоить хотя бы часть наших богатств. В таком случае наш ответ будет жестким, решительным и быстрым. Мы сумеем постоять за себя, потому что мы – из Сибири!

Последние слова Ростислав подтвердил легким, едва заметным пристукиванием кулака по трибуне. Терпение улыбнулся. Он точно знал, что аналитики из Питера не обойдут вниманием и этот жест. Там должны увидеть, что Гиляров силен, но эмоционален, нагружен работой и, главное, не совсем уверен в себе. А это значит, может легко отдать лихим казачкам лишний, не самый обдуманный приказ. После которого кровавую кашу придется расхлебывать не только в Новосибирске, но и куда западнее…

– Отлично, Ростислав Михайлович, – Гринивецкий закрыл в глазах экраны, через которые руководил съемкой. – Бывало и пламеннее, но и сейчас вышло достойно, мне понравилось…

Уровень отношений и доверия позволял не лукавить, чем Эдуард пользовался при любой возможности. Когда вокруг так много лизоблюдов, нужно при любой оказии демонстрировать, как сильно ты на них не похож.

– Считаешь?

Ростислав, отцепив резервный микрофон с пиджачного лацкана, выбрался из-за хромированной трибуны. Сошел с подиума. Гилярова тут же окружили ассистенты, стирающие грим или держащие наготове минеральную воду.

– Правда, неплохо?

– Более чем.

Взявшись за колеса, Терпение развернул коляску, плавно выкатываясь в центр съемочного павильона. Когда не было особой нужды, он предпочитал пользоваться силой рук, попусту не разряжая батарей.

– Минут через тридцать парни смонтируют, я еще раз отсмотрю – и сразу сдаем на новостные ленты. Уверен, что это обращение прекрасно подкрепит позавчерашнее совещание с министрами, проведенное в присутствии журналистов.

Ростислав Михайлович с сомнением посмотрел на своего лучшего машиниста, отыскал в его глазах убежденность, кивнул. Направился к выходу, сопровождаемый телохранителями и помощниками, но шаг при этом не ускорял, позволяя Терпению нагнать себя. Когда у человека много дел, тут уж не до формальностей, вроде «Эдик, я, пожалуй, откланяюсь, иди-ка за мной, дружок».

Вообще Гринивецкий относился к своему шефу и новой звезде сибирского политического олимпа двояко. Впрочем, он ко всему относился двояко, но эта черта присуща многим карьеристам.