Кредиторы эшафота (СИ)

В ту же минуту на вершине баррикады показался солдат и попытался сорвать красное знамя, все изрешеченное пулями. Несколько минут продолжалась кровавая схватка: дрались саблями, штыками, ножами и даже осколками мостовой.

Мостовая у подножия укрепления была усеяна ранеными солдатами, а красное знамя продолжало развеваться. Снова начала палить пушка — в ответ раздалась ружейная стрельба из окон.

Для того, чтобы выгнать инсургентов, меткие выстрелы которых поражали артиллеристов, подожгли магазин "Бель-Жардиньер". Потом послышались команды: "Огонь! Огонь!" Выстрелы пушек разбили баррикаду, количество раненых и мертвых было громадным. Новая атака заставила инсургентов отступить почти до второй баррикады.

Тут снова началась рукопашная схватка, и только пять или шесть солдат смогли спастись. Все остальные были убиты.

Не знаю, может быть из-за запаха пороха, криков жертв и вида этого побоища, но только я перестала бояться и подошла к сражающимся.

Женщина, еще молодая, вышла из аллеи и подала мне порох и пули, которые я должна была раздать стрелкам за баррикадой.

Я поднесла заряд одному человеку, он выстрелил через отверстие в баррикаде, но когда я хотела подать ему порох снова, пуля попала ему в шею, кровь брызнула и попала мне в лицо.

В это время пушка замолчала, и из окон слышны были крики: "Берегитесь! Вот они! Это общая атака!"

Так как первую баррикаду защитить было невозможно, потому что пушечные выстрелы полностью ее разрушили, то все инсургенты бросились ко второй. Во время этого бегства молодая женщина сказала мне: "Ну, девочка, надо ползти".

Я стала карабкаться на баррикаду, а она помогала мне. Вторая атака была отбита, но красное знамя отняли, а на земле лежало более тридцати несчастных, корчившихся в предсмертных судорогах. Им невозможно уже было помочь.

Первая баррикада была взята почти без боя, поэтому следовало как можно скорее защитить и закрыть вторую. А пушки уже начали свое дело. Я пыталась носить камни, чтобы помочь закрывать бреши, но сил у меня было слишком мало.

В это время я увидела, как молодая женщина, подававшая заряды, свалилась вниз, смешно и нелепо кувыркаясь. Все засмеялись. Но несчастная не оступилась — она упала, сраженная пулей в лоб. Это было ужасно. Страх снова охватил меня.

На этот раз я старалась найти дорогу на бульвар. Человек маленького роста в форме национального гвардейца сказал мне: "Ну, девочка, убирайся отсюда. Через десять минут здесь будут нужны только мужчины".

И повел меня за собой в проходной двор. Там он подошел к колодцу, вытащил ведро воды, снял с себя форму, обернул ее вокруг ружья и бросил все это в колодец, затем вывернул карманы и вытряс их, чтобы не осталось следов пороха. Мне человек велел: "Вытри себе лицо и руки, чтобы не осталось следов пороха, а то они расстреляют тебя, как и всякого другого".

Потом, открыв дверь в одну из лавок, он провел меня через магазин и вывел на улицу Липп. Когда я прошла до конца улицы, запруженной солдатами, так как предместье было взято приступом, и дошла до канала, то увидела человек двенадцать солдат, ведущих трех мужчин. Я подбежала, чтобы посмотреть, нет ли среди них защитников баррикады. Один из них закрывал себе лицо, другой с отчаянием заламывал руки. Третий держался гордо и прямо.

Этот человек был мой отец.

Эжени замолчала.

Понятно, какое впечатление произвел ее рассказ на слушателей.

— Ну, это не очень весело, — вскричал Панафье. — Такие воспоминания нужно прятать.

Говоря это, он налил ей стакан шампанского.

— Конечно, — поддержал его Жобер, — теперь не время и не место вспоминать подобное.

В это время в дверь кабинета постучали, и Эжени сразу же очутилась на своем месте. В комнату вошел лакей, спрашивая, действительно ли господ зовут Жобер и Панафье.

— Да. Почему вы об этом спрашиваете? — с удивлением произнес Жобер.

— Ну, что еще такое? — проговорил Панафье.

— Вот карточка одного господина, который хотел бы с вами поговорить.

Панафье взял карточку и громко прочитал: "Винсент Лебрен".

— Винсент? Введите его сюда. Но как он мог нас найти?

Через несколько минут Винсент входил в комнату.

— Извините меня, — сказал он, — что я побеспокоил вас даже здесь.

— Пожалуйста, не извиняйтесь. Мы уже закончили и хотели ехать.

— Неужели произошло еще что-нибудь? — спросил Панафье.

— Нет, ничего. Мне нужно поговорить с доктором.

Я весь к вашим услугам.

— Но этот разговор вряд ли будет коротким…

— В таком случае мы проводим мадам Герваль, а затем поговорим. Эту ночь вы проведете в "Шарантоне"? — спросил он молодую женщину.

— Да, но только эту ночь.

— Хорошо, идемте. Мы вас проводим, а завтра я найду для вас приличное помещение.

— Отлично, — смеясь, ответила Эжени.

— Что касается меня, то я вас оставлю, — проговорил Панафье. — Я сегодня вряд ли вам пригожусь.

— Но вы будете стеречь пойманного?

— Это само собой разумеется.

Панафье вернулся домой, думая, что Винсент приехал за Жобером, чтобы отвезти его к сестре, наверное, заболевшей от того, что она узнала.

Винсент и Жобер отправились проводить Эжени Герваль. Когда они остались вдвоем, Винсент обратился к Жоберу: