Затем вдруг бросился к шкафу, в котором у него лежало несколько старых книг, составлявших его библиотеку, взял том с "Манон Леско", перевернул несколько страниц и, увидев то, что искал, сказал:
— Да, это так. Письмо Манон к де Грие. Ха-ха-ха! Теперь я знаю, что первую часть написала Нисетта, а вторая — копия письма Манон. Это любимая книга Нисетты. О, Нисетта, Нисетта, — продолжал он. — Ты дорого заплатишь мне за это.
Он вдруг остановился и нахмурил лоб.
— Нет, это невозможно. Тем не менее Нисетта способна на все. Но если она сделала это, то я отомщу и ей, и ему!
Вне себя от гнева Поль вышел из комнаты и
поспешно спустился по лестнице.Выйдя на улицу, он остановил первый попавшийся фиакр, бросив кучеру:
— На улицу Лаваль, номер 47. Скорее.
Глава V
ЛАДЕШ ПРЕВРАЩАЕТСЯ В СИДЕЛКУ
Полчаса спустя Поль выходил из фиакра перед дверью дома номер 47 на улице Лаваль.
— Мадам Левассер живет здесь? — спросил он привратницу.
— Здесь, мсье, на третьем этаже, но ее сейчас нет дома.
— Вы знаете, в котором часу она вернется?
— Нет, мсье. В это время ее никогда не бывает дома. Едва ли она вернется раньше полуночи. Она ушла вместе со своей подругой.
— Подругой? — поспешно спросил Поль.
— Оставьте мне вашу карточку, мсье, я передам.
— Это бесполезно. Я хотел получить от вас сведения относительно…
— Я уже дала вам все сведения, которые могу дать, — сухо перебила его привратница.
Поль понял и, войдя в привратницкую, запер за собой дверь, вынул из кармана десятифранковую монету и передал ее привратнице со словами:
— Сведения, которые я хочу от вас получить, не так уж и важны.
— Говорите, мсье, — сразу же ответила ему собеседница весьма любезным тоном.
— Вам известно имя той, кого вы называете подругой мадам Левассер?
— Ах, мсье, не помню. Это молодая дама лет восемнадцати-двадцати, очень хорошенькая блондинка с черными глазами, маленьким ртом и прелестными зубками. Одним словом, хорошенькая, и отлично одета. Ах, я вспомнила ее имя! Выходя, мадам Левассер называла ее Луизой.
— Луизой! Я так и знал!
Ударив кулаком по столу, он стремительно выбежал
из комнаты.— И что это значит? — проговорила привратница. — Наверное, сумасшедший. Или ревнивец.
В эту минуту Поль снова появился в дверях. Привратница испуганно отступила, но он спокойно сказал:
— Мадам, разрешите попросить вас об одном одолжении. То, что я узнал, очень огорчило меня. Я не могу сказать вам, по какой причине, но прошу вас не говорить мадам Левассер о моем посещении ни слова.
Говоря это, Поль сунул в руку привратницы еще одну монету, которая еще более усилила ее любезность.
— Слава Богу, я умею, когда нужно, держать язык за зубами. Вы можете без опасений приходить и спрашивать меня о чем угодно. Я к вашим услугам.
Поль снова вышел, стараясь скрыть волнение, в которое привело его откровение привратницы.
Он сел в фиакр и вжался в угол. И тут из его глаз против воли полились слезы, рыдания душили его, и кучер вынужден был несколько раз спросить его, куда ехать: Поль не понимал, что тому нужно. Наконец он кое-как пришел в себя и сказал, куда его везти.
Добравшись домой, он смог бы наконец дать волю своему горю. Ему необходимо было успокоиться и отдохнуть, чтобы решить, что делать.
Он приехал домой в сильном волнении и, поспешно взбежав по лестнице, хотел открыть дверь, как вдруг перед ним появилась чья-то тень. Он отпрянул, спрашивая себя, кто мог прийти в такой час, — ведь уже была полночь. Но звуки знакомого голоса успокоили его.
— Не пугайтесь, мсье, это я. Я принес вам новости, — сказал Ладеш.
Когда они вошли, Поль зажег огонь, и Ладеш невольно вскрикнул:
— Что с вами, мсье?
— А что?
— Но у вас такое взволнованное лицо… И глаза красные, как будто вы плакали. Неужели вы потеряли кого-то?
— Да, — мрачно ответил Поль, — да, я потерял близкого человека.
— Сочувствую, господин Панафье, и извините, что я пришел так поздно, но дело очень серьезно.
Поль его не слушал. Увидев это, Ладеш замолчал и пригляделся к нему повнимательнее.
— Господин Панафье, вы больны?
Говоря это, он взял того за руку.
— Да, у вас сильный жар. Не будем сегодня говорить о делах. Что у вас болит? Ответьте.
Поль не в состоянии был больше сдерживаться и, бросившись на диван, зарыдал.
— Да, мне больно. Я очень несчастен! Меня терзают ревность, гнев, стыд — все сразу. У меня очень болит душа!
— A-а, теперь я понимаю, — заявил Ладеш, подмигивая. — Ваша дамочка улетела. Я знаю эти любовные похождения — у кого их не было. В первые дни это очень тяжело. Слава Богу, у меня все это в прошлом, и теперь ни одной женщине не удается привести меня в такое состояние.
Поль плакал горькими слезами.
Ладеш продолжал:
— Главное — не надо поддаваться своим чувствам. А теперь вам лучше лечь в постель. У вас ужасная лихорадка. Я буду вашей сиделкой всю ночь, а то вы, пожалуй, выкинете какую-нибудь глупость. Когда же вам станет лучше, тогда мы и поговорим о деле.
Силы оставили Панафье. Его лоб и руки горели, в то время как самого его трясло. Ладеш заметил это.