Кредиторы эшафота (СИ)

В это же самое время Нисетта выходила из фиакра в предместье Сен-Дени, недалеко от улицы Энгиен, перед маленьким домом, который мы уже описали читателю. Пройдя главные ворота, она поднялась на третий этаж, и войдя в переднюю, спросила у толстой служанки:

— Меня кто-нибудь спрашивал?

Служанка поглядела на нее с глупым видом, не зная, что отвечать, потом позвала свою госпожу.

Баландье тут же явилась со своей неизменной улыбкой.

— А, это вы! Как вы редко стали у меня, бывать… Кого вы спрашиваете?

— Молодого человека, который, помните, приходил в тот день, когда мы обедали в отдельной комнате с аббатом.

— Тот, что устроил сцену, — господин Панафье?

— Да, именно он.

— Я его отлично знаю. Нет, не приходил еще.

Баландье и Нисетта разговаривали в коридоре, служившем передней, в который выходила дверь кухни, освещенная коптившей керосиновой лампой. Вдруг раздался голос, казалось, выходивший из кухни.

— Вы говорите про господина Поля Панафье?

— Да, мы говорили о господине Поле Панафье, — повторила Баландье.

— Тогда вы можете быть спокойны. Он придет сегодня вечером.

— Он приказал это передать? — поспешно спросила Нисетта.

Густав не желал давать объяснений и сказал:

— Я встретил его. Он велел оставить место за столом.

Нисетта была немного удивлена, что Панафье приказал оставить место за общим столом, так как надеялась пообедать с ним наедине, в отдельной комнате. Тем не менее она поняла, что надо быть сдержанной, и подумав о том, что ей предстоит провести с ним целый вечер, может быть, и более, она даже была довольна, потому что, обедая в обществе, он не решится ее упрекать.

— Благодарю, — проговорила она, — я займу два места в конце стола.

— Да, моя милая, — согласилась Баландье. — Выбирайте.

Нисетта вошла в большой зал тогда, когда садились за стол. Все обычные посетители были тут, но ни одного мужчины. Приход Нисетты никого не удивил, так как она была известна в доме.

Четверть часа спустя вошел Панафье. Он подошел к Нисетте, которая встала, когда он вошел, и боязливо протянула ему руку, указав на место рядом с собой.

Панафье пришел улыбающийся и веселый, казалось, совершенно забыв сцену на кладбище.

— Ты ждала меня? — сказал он, с самым непринужденным видом садясь рядом с Нисеттой.

Последняя была немного удивлена.

— Да, Поль, я здесь уже четверть часа.

— Я писал тебе, что буду в восемь часов. Сейчас ровно восемь.

Его любезность очень обрадовала Нисетту.

— Дело в том, что мое сердце идет быстрее часов.

Панафье ничего не отвечал, занятый своим супом.

— Жаль, что мы обедаем в общей комнате, — продолжала Нисетта. — Мне нужно многое сказать.

— Да, милая Нисетта, я тоже хотел бы поговорить с тобой, если бы ты была откровенна.

— Разве я не откровенна?

— Ты — нет.

— Что же ты хочешь узнать? Откуда я могу знать, что она делает?

Глаза Панафье засверкали, он вздрогнул, но сдержался и сказал:

— Кто тебе говорит о ней? Я ею больше не интересуюсь. С этим покончено. Она счастлива, богата, пусть живет, как хочет. Я теперь свободен и хочу таким и остаться. Я пришел сюда не потому, что ты ее подруга. Ты понимаешь это. Я пришел сюда потому, что в твоем письме была фраза: "Моя единственная вина в том, что я тебя слишком любила". Только это и заставило меня прийти сюда.

Нисетта повернулась к Панафье, пристально глядя ему в глаза.

— Это правда? — спросила она.

— Конечно, правда, но ты все же что-то от меня скрываешь.

— Помнишь, как однажды, а лучше сказать — однажды ночью, ты уже спрашивал меня. Я тебе ответила откровенно.

— Но мне все кажется, что ты говоришь не все.

— Почему же?

— Потому, что ты могла бы занять более высокую ступень в обществе, но какая-то тайна заставляет тебя оставаться внизу.

Нисетта пристально взглянула на него, явно смущенная, стараясь понять, что он хочет сказать.

— Я хочу сказать, что для меня непонятно, как такая женщина, как ты, может оставаться в таком положении.

— В каком положении?

— Я знал тебя при Левассере. Ты была…

— Говори, пожалуйста, прямо — я была привратницей.

— Я не нахожу, что это было интересным.

— Ты не всегда думал так, так как заметил меня именно там.

— Это правда, — со смехом согласился Панафье. — Тем не менее это не мешало тебе иметь странный вкус.

— Но ведь я же говорила тебе, что это было сделано мною из благодарности к человеку, который помог мне в трудную минуту.

— Когда случилось несчастье с Левассером, я увидел тебя в странных обстоятельствах.

— В каких это?

— А кем ты была для Луизы?

— Но ведь я уже объясняла тебе. Мне неудобно говорить здесь за столом, где все могут слышать.

— Да никто не обращает на нас внимания.

— Я любила тебя и не скрываю этого. Я даже думала, что, избавившись от Левассера, я получу твою привязанность. Но увидела, что вместо этого мне ты даешь одни обещания, а Луизе делаешь прелестные подарки. Ревность охватила меня, и я сказала себе, мол, если докажу ему, что она обманывает, он не простит ей этого. Тогда я решила открыть тебе глаза, рассчитывая, что ты прогонишь ее, и я смогу надеяться на твою любовь.

— Но ты не довольствовалась тем, что открыла мне глаза. Ты сама приготовила то, что хотела мне показать.

— Как это?