Крейсера. Ступай и не греши. Звезды над болотом

— Да брось, — отмахивался Довнар. — А впрочем, если тебе этого так уж хочется, то можешь стреляться…

Наконец они отыскали удобные меблированные комнаты, которые содержал на Фонтанке господин Сыросек, сдававший их внаем приезжим или бездомным. Довнар и Палем сняли у него две паршивые комнатенки, соединенные промежуточной дверью, но имевшие выход в общий коридор. Каждый за свое жилье расплачивался отдельно. Сыросек, человек к людям внимательный, ибо служил в полиции, сразу заметил, что эта молодая пара не муж и жена, а просто двое, в любую минуту готовые взорваться в грандиозном скандале. Сыросек сам видел, что Довнар походя больно щиплет Палем через платье.

— Ой! — невольно вскрикивала она, морщась, и потом что-то шептала про себя, очевидно, ругаясь…

Велико было их удивление, когда в коридоре они встретили князя Туманова с перекинутым через плечо полотенцем.

— Жорж, как вы сюда попали? — удивился Довнар.

— Давно живу в этих номерах. Народу тут разного много. Если угодно, заходите, буду рад. Мой номер одиннадцатый…

В соседней комнате кутила студенческая молодежь, оттуда доносились жалобные всхлипы граммофонной трубы:

Хас-Булат удалой
рядом в комнате жил,
и он с Саррой моей
шуры-муры крутил…

Утром Ольгу Палем навестил в ее комнате Довнар:

— Когда ты кончишь эту комедию? Я ведь думал, что ты уже застрелилась, и пришел, чтобы порыдать над твоим бездыханным трупом. Ну, стреляйся… чего медлишь?

* * *

С этого времени Довнар начал очень опасную игру.

Вроде бы насмешливо, зато настойчиво он подначивал Ольгу Палем доказать свой характер и застрелиться, а при этом в его голове, наверное, копошилась подлая, но очень выгодная для него мыслишка: «Пусть! С концом этой стервы кончатся и мои невзгоды, я снова стану свободен. Это ли не счастье?»

Возможно, потому так ласково иногда звучал голос Довнара:

— Это не так уж трудно, — нежно убеждал он, словно речь шла о какой-то ерунде. — Один нажим пальцем, и ты сразу докажешь свою любовь, о которой так часто говоришь мне.

Палем его слушала, слушала — даже не верилось:

— Боже, как у тебя поворачивается язык? Если по твоим словам все это так просто, так — на, я дам тебе «бульдог», а ты докажи мне, что любишь, выстрелом…

Она иногда надевала свое лучшее платье с глубоким вырезом декольте и выходила на лестничную площадку, где подолгу простаивала, облокотясь на перила, и тихо пошевеливала оттопыренным задом, который некоторые мужчины, проходившие мимо, задевали как бы ненароком.

Чего она хотела? Возбудить ревность в Довнаре? Или отомстить ему романом с другим? Не знаю.

Но зато мне известно, что Довнар в общем коридоре номеров, где собирались вечерами постояльцы Сыросека, выражался о ней с явным презрением, давая повод думать о ней скверно:

— Вообще-то эта дыруська всем нарядам предпочитает скромный наряд Евы в раю… Кстати, недорого и стоит!

Думаю, что он сознательно вынуждал ее и на измену, которая стала бы для него спасительным поводом для окончательного разрыва. Однажды, когда Довнара поблизости не было, Ольгу Палем неожиданно навестил князь Туманов.

— Я вам не надоел? Извините, что снова вмешиваюсь. У нас на Кавказе подобные отношения попросту невозможны.

— Здесь не Кавказ, — отмахнулась Ольга Палем.

— И все-таки прошу, выслушайте меня… Неужели вы сами не видите, что так жить нельзя? Вы еще молоды, вы хороши. Стоит ли продлевать роман, опасный для вас обоих? Вы бы послушали, что говорят о вас квартиранты Сыросека.

— Черт с ними, пускай говорят, что им хочется. И не надо, князь, за меня вступаться, — раздраженно ответила Ольга Палем. — Наверное, я такая и есть, как обо мне судят.

— Но так же нельзя! — пылко воскликнул Туманов.

— Можно и так, — отвечала ему Палем.

В этот момент ей почему-то (почему?) показалось, что сейчас последует объяснение в любви. Но Туманов почтительно поцеловал ей руку и вышел, ничего не добавив к тому, что было им сказано. Довнар вернулся пьяный, что бывало с ним очень редко, она закрыла дверь между их комнатами на два оборота ключа, но он выбил ее ударами ноги.

— Еще жива? — говорил он, заваливая ее на постель. — Ты еще на что-то надеешься? Ну так не ломайся…

Почти изнасилованная им, жестоко и отвратительно, Ольга Палем восприняла эту грубость как должное. «Так мне и надо, так мне и надо», — думала она.

— Заплати! — вдруг потребовала она у Довнара.

— Сколько? — усмехнулся он криво.

— Три рубля, не меньше.

Он отсчитал три копейки и швырнул их в лицо ей:

— Больше не стоишь… получи!

Потом, пьяно вихляясь, он стал куражиться над нею, сознательно потешался над Ольгой Палем как над женщиной:

— Ты все равно что дырка от бублика! Разве ты способна на большее? Вот я познакомился тут с одной дамой — не чета тебе. Знаешь, что вытворяла? Знаешь, как она умела?

Ольга Палем в ужасе захлопнула лицо руками:

— Умоляю… не надо… молчи.

— Нет, ты слушай, — настаивал Довнар.

— Пощади меня… имей хоть каплю жалости! Зачем же тебе добивать меня, уже и без того растоптанную?

Довнар явно любовался ее поражением. Ее муками!