Крейсерова соната

Грохот бронзовых коней, лай каменных собак, клекот грифонов, к которым присоединились все крылатые Ники и дующие в трубы богини, гуляли за близкими фасадами дворцов, словно гроза. Сквозь перекаты грома мелко и пугающе била дробь пулемета. Спасаясь от преследователей, Счастливчик вбежал в Летний сад, где повсюду с презрением взирали на него мраморные изваяния, кинулся в Голландский домик. Дверь, по счастью, оказалась незапертой. В прихожей стояла подержанная обувь царя: огромные, потрескавшиеся ботфорты, в которых царь исходил все невские причалы, громадные туфли с медными пряжками и стоптанными каблуками, в которых тот работал на английской верфи, большие разношенные боты, предохранявшие усталые ноги царя от северной слякоти. Счастливчик заметался в прихожей, слыша близкий бронзовый храп, кинулся в бот и забился в глубине, моля об избавлении.

И тут началось наводнение. Нева вышла из берегов, нахлынула в Летний сад. Поток ворвался в Голландский домик и смыл всю обувь. Счастливчик, засевший в боте, закачался среди мутных невских вод. «Ботик Петра… – повторял он отрешенно. – Дедушка русского флота…»

Нева носила его среди свинцовых вод, и, ужасаясь, вцепившись в край бота, он тем не менее отмечал замечательную плавучесть царской обуви, обещая Богу, если тот его спасет, поставить памятник «Ботик Петра».

«Аврора» наводила на него главные калибры, грозя устроить Цусиму. По реке, свидетельствуя о размахе несчастья, проплыли трусики балерин Мариинского театра, вставная челюсть актера Басилашвили, несколько утонувших «митьков», подмоченная репутация Александра Невзорова, записка вдовы Стеклярусовой на тувинском языке, оставленная на могиле незабвенного мужа: «Нас разделяют немеренные мили. Как я живу, тебе расскажет Эскамильо». И повсюду, среди черно-фиолетовых бушующих волн его преследовали плывущие кони, разметав по воде бронзовые и гранитные гривы. По пояс вздымались из Невы царственные всадники. По-собачьи колотили лапами сфинксы и львы. Плывущий броневик долбил из пулемета. И сквозь свист ветра Счастливчик различал гневные, как возмездие, ленинские слова: «Учитесь торговать!..»

Проплывая мимо кунсткамеры, он увидел, что там, среди раритетов – засушенных слоновьих ушей, чучела карлицы, лягушки с двумя головами, доставленной запорожцами из Чернобыля, – стоит стеклянная запаянная банка, и в зеленовато-желтом формалине, расплющив о стекло нос, смотрит его, Счастливчика, отсеченная голова, с белыми, как у вареной рыбы, глазами.

– Ваше Величество, не я, видит Бог!.. Скульптор Свиристели попутал!.. Не буду я спиливать голову Фальконе!.. Не буду переименовывать град Петра!.. Только отстаньте!..

И крик его был услышан. Кони и всадники отвернули, выбредали на берег у Зимнего Дворца, отекая ручьями. Царь Николай, не слезая с седла, стянул сапог и вылил из него воду. Ленин, стоя на башне, выжимал кепку.

Буря мало-помалу стихала. Уже не так качало. Хотя Счастливчика бил озноб, и, возможно, у него начиналась атипичная пневмония, он вдруг ощутил себя несчастным зайцем, попавшим в половодье. Его лапки и мордочка покрылись мокрой шерсткой, уши вытянулись и согнулись пополам. Он весь дрожал и попискивал. Мимо проплывали острова, и на них, тесно сжавшись, сидели другие зайцы. Все дрожали. Особенно выделялся телеведущий программы «Итоги», его мохнатую шкурку просто била дрожь. Под стать ему выглядела телеведущая программы «Основной инстинкт», чья пушистая попочка не находила себе места от страха. Дергала хвостиком миловидная дикторша НТВ. Видно, все они хлебнули горя. Только Савик Шустер удерживал озноб, сложил на груди лапки, похожий на Наполеона, стоял на берегу, всматриваясь в даль, не плывет ли кто.

Действительно, мимо плыл челн. В нем сидел мужичок в растрепанном треухе, гремел веслом. Подплывал к островам, хватал зайцев за уши, сажал в лодку.

– Цыц, косые!.. Свободу слова здесь ограничивает время и я, дед Мазай!..

Это действительно был сердобольный дед Мазай, спасавший незадачливых зайчишек. Он углядел плывущий по реке ботик Петра и торчащего в нем Счастливчика, догнал на лодке, схватил за уши и пересадил в челн.

– И то слово – «счастливчик». Кабы не я, так утоп…

Он подплыл к берегу, покрытому травой-муравой, выкидывал зайцев, и те задавали стрекача. Особенно прытко улепетывали Лобков и Осокин.

Приподнял за уши Счастливчика, заглядывая в лицо добрыми стариковскими глазами. И Счастливчик изумленно узнал в нем Бориса Абрамовича Березовского, в рваном треухе, с дымящей «козьей ножкой».

– Борис?.. Вы – мой ангел-хранитель… Нас повенчала судьба… С этой минуты мы неразлучны… Не так ли?

– Знаешь, барин, покамест ничего не могу сказать… А за гостинец спасибо… Енто мы уважаем… – он показал надкусанный ананас. – Скусно!.. Встретимся позже в Доме приемов «Логоваз»…

Оттолкнувшись веслом, Березовский уплыл. А Счастливчик очнулся в своей президентской кроватке, видя, как нежно розовеют кремлевские стены. Ночная рубашка его была мокрой от пота. На подушке лежала живая рыбина. На полу дымилась недокуренная «козья ножка» с махрой.