Кремль-1953. Борьба за власть со смертельным исходом

Академик Владимир Фок обратился к Маленкову: «Эта статья может нанести серьезный вред развитию советской науки и техники и воспитанию нашей молодежи, так как совершенно искажает и даже отрицает ту физическую теорию, на базе которой развивается вся современная физика, в том числе ядерная и атомная физика».

После смерти Сталина, опалы «народного академика» Лысенко, реабилитации кибернетики открытые нападки на теорию относительности Альберта Эйнштейна и квантовую механику прекратились. Но все эти люди остались при должностях. Возглавляли кафедры в высших учебных заведениях, редактировали научные журналы, руководили научными издательствами и научно-исследовательскими институтами. Подготовивший совещание физиков замминистра Топчиев стал главным ученым секретарем Академии наук, человеком, определявшим повседневную жизнь научного сообщества страны. «Выглядел Александр Васильевич внушительно, — вспоминал его подчиненный, — мощная фигура, крупное лицо с густыми черными бровями, пышная шевелюра, проницательные темные глаза. В его чертах сквозило нечто татаро-монгольское».

Целые поколения научной молодежи ходили к ним на лекции, трудились под их руководством в НИИ. Не этим ли объясняется то, что, когда старое поколение физиков ушло, таких открытий и достижений отечественная наука уже не знала? Погром фундаментальной науки в последние сталинские годы определил состояние научной жизни страны на целые десятилетия.

Это были худшие времена для отечественной науки.

Сложность работы над водородной бомбой состояла еще и в том, что гигантские температуры, которые возникают при термоядерных реакциях, исключали эксперименты. А как же проверить, правильным ли путем идут физики? На помощь призвали математиков. Они заменили эксперименты расчетами. «В разработке столь сложных систем особенно велика роль математических расчетов», — писал в секретном отчете отец водородной бомбы академик Андрей Дмитриевич Сахаров.

Физики удивлялись, как молодые математики за два года справились с огромным объемом вычислений, описывая в цифрах то, что должно произойти внутри ядерного взрывного устройства. Это был титанический труд. В Соединенных Штатах уже вовсю пользовались первыми компьютерами. В Советском Союзе кибернетику запретили как буржуазную псевдонауку, поэтому основные расчеты делались на бумаге. Запрет кибернетики предопределил безнадежное отставание страны в компьютерной технике. Все, чем мы пользуемся с утра до вечера, все, без чего современная жизнь представляется невозможным, — иностранного производства.

Интеллектуальное пространство жизни сузилось до невозможности. Масштабы невосстановимого ущерба, нанесенного русской науке кампаниями ненависти, невероятны. А как пострадала обороноспособность страны!

Все это вело к оскудению духовной жизни. Вместо творческих дискуссий и обсуждений по существу реальных проблем — споры начетчиков, соревновавшихся в подборе цитат классиков марксизма.

«Маркс говорил по такому-то вопросу одно; «поздний» Энгельс — другое; Ленин — третье, — вспоминал Георгий Валентинович Шумейко, много лет проработавший в ЦК. — Это часто вызывало тупиковое состояние… Письма растерянного интеллектуала в идеологический аппарат ЦК отражали человеческую боль и надежду получить какое-нибудь разъяснение… В толще политизированной интеллигенции, партийной и беспартийной, била ключом инициатива сотворения мифов, легенд о бессмертии Сталина и его гениальных идей».

На Старую площадь пошли критические отзывы о лекциях Емельяна Михайловича Ярославского, бывшего крупного партийного работника, а тогда руководителя лекторской группы ЦК, члена редколлегии «Правды» и академика. Бдительные начетчики сигнализировали о том, что лекции по истории партии он читает по старинке, и от него требовали строго следовать не только духу, но и букве утвержденного Сталиным «Краткого курса истории ВКП(б)».

Ярославский был свидетелем и участником революции, Гражданской войны, борьбы за власть в двадцатых годах. Казалось бы, какая удача для слушателей — все узнать из первых рук. Но молодые партийные работники вовсе не желали знать, как все было на самом деле! Им достаточно было усвоить ходовые идеологические формулы, необходимые для успешной карьеры.

Георгий Шумейко: «Емельян Ярославский увлекался рассказами о различных этапах истории партии, наполнял их упоминанием выдающихся имен, нивелируя вольно или невольно роль Сталина с другими участниками революционного прошлого».

В результате на лекциях Ярославского, руководившего кафедрой истории ВКП(б) в Высшей партийной школе, слушатели выражали недовольство и высказывали претензии человеку, который еще оставался кандидатом в члены ЦК:

— Освещайте факты по «Краткому курсу». То, что вы рассказываете, там не нашло отражения.

Пытаясь сохранить спокойствие, Емельян Михайлович отвечал, что он сам был свидетелем событий, о которых рассказывает.

— Мало ли что! — раздавалось из зала. — Есть официальное толкование.