Кремль 2222. Ховрино

Додумать мысль мутант не успел, схватить лучницу – тоже. Странный кусок металла полыхнул огнем. В голову ворма ударило, как от целой баклаги хорошего самогона. А потом он увидел знакомый обгрызенный хвост Богза, уходящего куда-то вверх по туманной дороге. Будто почуяв что-то, вождь остановился, обернулся и, оскалившись в ухмылке, знакомой до тошноты, почесал грудь, из которой торчала стрела, оперенная вороньими перьями. После этого Богз поманил ворма пальцем – мол, пошли, недалеко уже. И тот обреченно поплелся за вожаком, понемногу осознавая, что теперь ему вечно придется быть вторым в Краю Вечной войны. И никогда уже не стать первым.

* * *

Трофейный «макаров» тявкнул еще четыре раза, в сумме сократив отряд вормов на пять боевых единиц. Напиравшие задние вынуждены были притормозить, ибо передние внезапно превратились в безвольные куклы, рухнувшие под ноги собратьям.

Цель была достигнута. Пистолет подарил девушке несколько драгоценных мгновений для того, чтобы сунуть лук в налучье, а пистолет – в кобуру и выхватить два коротких меча. Время стрельбы прошло, настала пора ближнего боя. Патроны в «макарове» еще оставались, но проблему они бы не решили – мутантов было слишком много.

Возможно, в другое время вормы подумали бы десять раз, стоит ли овчинка выделки. Уже и так почти четверть племени полегла ради двух кусков мяса – наверняка сладких на вкус, но уж слишком опасных. Но сейчас цель была прямо перед носом, вот она, один удар лапы – и жри до отвала деликатес, мягкий и сочный, в отличие от жесткого и вонючего мяса соплеменников и других мутантов, вскормленных на мертвечине. Поэтому вормы, распинав трупы пристреленных сотоварищей, ринулись вперед, не обращая внимания на мечи, которые по сравнению с дубинами и ржавыми топорами мутов выглядели достаточно скромно.

Но цель, только что бывшая прямо перед ними, внезапно исчезла.

Лия, мощно оттолкнувшись ногами, взлетела вверх и, совершив в воздухе сальто, приземлилась за спинами нападавших. Круто развернулась на месте – и вонзила оба меча в спину ближайшего ворма.

Клинки вошли точно. Один рассек позвоночник, обездвижив тело, второй, вошедший под лопатку, пронзил сердце. Мутант еще только оседал на землю, как мечи, освободившиеся от чужой плоти, вновь вонзились в жилистое мясо.

Лия работала молниеносно и методично, без чувств, без эмоций, словно поленья рубила на растопку. Мутанты еще только разворачивались мордами в сторону опасности, что в тесной толпе не так-то просто сделать, как трое из них уже были мертвы и валялись на земле, мешая другим.

Удар… Чья-то отрубленная кисть вместе с зажатым в ней ржавым топором падает на землю.

Удар… Горло, рассеченное мечом, булькает, пытаясь протолкнуть в легкие порцию воздуха.

Удар… Мутант пытается зажать лапой разрубленную артерию, но кровь все равно хлещет меж пальцами, стремительно вымывая из тела жизнь. Ничего личного, просто необходимая грязная работа, которую если не сделать, то твою собственную жизнь выпотрошат из тебя вместе с внутренностями и душой, на которую всем плевать в этом жестоком мире. Ну, почти всем. Может быть, вон тому здоровяку с детскими глазами не все равно… Хотя нет. Это раньше они были детскими. Сейчас же в них плескалась вполне взрослая ярость того, кто понял наконец жестокий принцип этого мира, где если не убьешь ты, то непременно убьют тебя.

* * *

Он словно покинул эту реальность, оказавшись где-то за ее пределами.

Он не слышал ничего, кроме стука собственного сердца. Не чувствовал ничего, кроме ярости и желания бить и крушить эти безликие, безмолвные, бессмысленные, темные фигуры, так явно нарушающие идиллию мира, в котором буйствовала его воля.

Фигуры то отдалялись, то приближались, пытаясь остановить всесокрушающую силу. Но что они могли сделать против дикой ярости того, кто словно проснулся от долгого сна, поняв простую истину? И сейчас тяжесть этой нелегкой правды оттягивала книзу его руки, слегка уставшие от долгой работы. Слегка – но не настолько, чтобы прекратить очищать мир от скверны, заполнившей его.

Среди темных фигур была одна, не похожая на остальные. В отличие от них, у нее было лицо. Мерзкое, отвратительное, уродливое, которое раз увидишь – и вряд ли уже забудешь. Эта фигура все время держалась на расстоянии, посылая другим какие-то безмолвные сигналы, на которые те реагировали, словно послушные куклы. И ее необходимо было сокрушить, раздавить, вышвырнуть из окружающего мира во что бы то ни стало! Иначе эта безумная пляска смерти никогда не прекратится.

Неожиданно его руки налились свинцовой тяжестью, а фигуры ускорились, приближаясь со всех сторон. И ближе всех была та, с мерзкой личиной, все увеличивающаяся в размерах, становящаяся все отвратительнее, все ужаснее. Она как будто желала заполнить собой весь окружающий мир, раз и навсегда его изуродовав, вырвав из него самое дорогое, самое бесценное, самое красивое…

Ну нет!