Кремль

— Я не хочу быть одинокой. Не могу без тебя.

— Нет проблем. Теперь нам никто не помешает. Никто и никогда!

— Очень хорошо. — Марике стало тепло и уютно. Она верила, что все самое страшное позади.

— Правда, завтра мне придется уехать. Я и так с большим трудом вырвался, — с сожалением вздохнул Игорь. — Не знаю, как лучше сделать.

— Петр взял отпуск и присмотрит за мной до выздоровления.

— Он хороший друг, — проникновенно сказал Ратов.

— Да, он очень хороший.

* * *

Громов избегал общения с Ратовым до его отъезда и упрекал себя за близость с Марикой.

«Если Бог хочет кого-то наказать, он лишает его разума. Я совершил безумный поступок. И друга можно потерять, и хорошую девушку сделать несчастной, и всю жизнь жить так, словно в грязном белье ходить. Какая любовь! Минутная слабость. Если бы любил, не сожалел бы».

Однако Петр был не до конца честен с собой. Все могло повернуться иначе. Но Марика предпочла Ратова. Это ставило Громова в безвыходное положение. Он решил, что не будет ухаживать, очаровывать, пытаться влюбить ее в себя. В принципе это возможно, но тогда нужно вытравить понятия о порядочности, искусственно вызвать антипатию к другу, а это неприемлемо.

Громов перемалывал в голове эти мысли — правильные, выстраданные, необходимые, но недостаточные. Они убеждали, но не успокаивали. На душе было тревожно. Словно очевидные ответы на самые простые вопросы просто повисали в воздухе, не достигая цели.

«Неужели невозможно оставаться нормальным, честным человеком и одновременно быть счастливым?»

Измучив себя сомнениями, Петр старался как можно меньше общаться с Ратовым. Но куда было деваться от Марики? Она же нуждалась в его помощи.

— Ты ни о чем не хочешь меня спросить? — Марика смотрела на Громова укоряющим и одновременно извиняющимся взглядом.

— Все и так понятно.

— Ты не обижаешься?

— На что?

Громов задал тот же вопрос себе и понял, что обижаться и расстраиваться действительно не на что. Просто Марика почувствовала, что он по жизни — одинокий волк. Поддалась его очарованию, мужской силе… А сейчас словно очнулась.

— Нет, и не думал обижаться. Неплохо прокатились, правда?

* * *

«Мы очень обязаны Петру. Нужно его поблагодарить. Как-то суховато получилось», — с сожалением подумал Ратов, откинувшись в кресле самолета.

В соседнем кресле устроился мужчина лет сорока: голубая сорочка, просторные вельветовые брюки, свитер с модным рисунком, на груди — кожаная сумочка известной фирмы для паспорта. Глаза быстрые и внимательные. Мужчина, в свою очередь, оценивающе осмотрел Ратова и остался доволен результатом.

— У вас на Сахалине бизнес? — спросил он по-русски с заметным акцентом.

— Нет, родственников навещал, — сообщил Игорь. — Вы американец?

— Я британец, но живу в Париже. Закупаю дары моря в сеть магазинов «Лафайетт».

«Петр рассказывал, что его приятель на Сахалине занимается этими поставками. Тесен мир».

— Неплохо владеете русским языком.

— Это для бизнеса. Пришлось учить. Вы знаете, русские — лучшие покупатели. Около одной трети менеджеров-продавцов в дорогом магазине «Галери Лафайетт» в Париже владеют русским языком.

— Сейчас кризис. Не придется переучиваться на китайский?

— Вы не поверите. В Париже перед Рождеством стало пусто. Нет, неверно сказал. Пустынно?

— От слова «пустыня»?

— Да, в Париже. Мало было туристов. Даже в Лувре.

— Прискорбно, — посочувствовал Ратов. — Париж притягивает людей. Магический город. «Праздник, который всегда с тобой». Не кушают рыбку и икру с Сахалина?

— Экономия. Нет праздника. Кончился. Закрывают кафе и рестораны, которые существовали сто, двести лет. Из них делают фаст-фуд.

— Все вернется. На кризисе тоже можно заработать.

— Это точно. Если есть деньги. Во Франции недвижимость подешевела. На двадцать процентов за год. Я купил студию в центре. С зеленым двориком — двести тысяч евро. Так, для личных дел.

— Недвижимость скупают иностранцы?

— В основном. Французы стали бедные. Даже на Рождество не дарили подарки. И русских стало меньше. Берегут деньги.

— Насколько я знаю, — заметил Ратов, — Франция не пользуется сильным спросом среди русских покупателей. Владельцам недвижимости автоматически не дают вид на жительство. Это отпугивает.

— Странно. У меня было впечатление, что французы всех принимают. Скоро европейцы станут в Париже редкостью. А русских французы не любят. Никогда не любили, а после войны на Кавказе особенно.

— Если не хочешь любить, то никто не заставит. Но я вам скажу прямо. Эта война повлияла и на отношение России к Западу. Очарование Европы ушло, знаете ли. Что мы увидели? Необъективность, лицемерие, ложь.

— Вы во всем правы?

— Я вообще не хочу спорить на эту тему. Говорю о психологической реакции. Вранье, которое мы увидели и услышали, заложило сильное раздражение. И это на долгие годы.

— Журналисты всегда необъективны. Но русские не будут долго злиться на Европу. Если бы у вас были хорошие примеры для подражания, тогда да. Но у вас самих много причин для недовольства. Европу невозможно заменить. Как вы замените Париж или Лондон? Чем? Наша экономика все равно эффективнее.

— Вы уверены?