Кремль

— Аресты шли каждый день, — продолжал успокоившийся «полкан». — Дела были тоненькие, но с грифом «хранить вечно». Постановление о заведении дела, агентурное сообщение, обычно одно-единственное, редко два, а на обороте мелким, таким бисерным почерком написано: «Приговор приведен в исполнение». И подпись — младший оперуполномоченный такой-то. Потом, когда взялись реабилитировать, сложно было. Ни постановления суда, ни… Некогда было оформлять.

Юный Морев, которого уже звали родители к ужину, не отрываясь слушал разомлевшего «полкана» и запоминал.

— Вызывает очередного писаку мой начальник. Официально представляется: «Вы не могли бы ко мне сейчас зайти? Я в аккурат напротив вашего здания сижу. По другую сторону площади».

Никто не отказывал. А он любил в окно посмотреть: «Вон, видишь. Выбегает. По площади прошмыгнул. Волнуется, торопится. Куда ты спешишь? Знал бы, что тебя ждет. Погулял бы лучше. Напоследок».

«Не те времена, не те», — успокаивал себя Морев.

И вытирал пот со лба. Как в детстве.

* * *

— Хотелось бы понять, на что вы рассчитывали? Думали обмануть государство и спокойно жить дальше? — спросил Ратов.

Морев выглядел представительно и солидно. Умные глаза, быстрая реакция. Немного суетлив, когда отвечает. Видимо, волнуется. На душегуба решительно не похож.

«А ведь чуть было не загубил мою любимую женщину! Впрочем, как их, душегубов, распознать? У них на лбу не написано».

— У компании сейчас трудности. Вы знаете. Но найдем выход, — сказал Морев.

— И других жертв найдете? — не удержался Ратов.

— Что вы имеете в виду? — поднял брови Морев.

«Как женщина нетяжелого поведения: наша близость не дает вам оснований переходить на ты. Не знает и даже не догадывается», — усмехнулся про себя Морев.

— Прекрасно знаете, что я имею в виду. У меня к вам свой счет, — сказал Ратов.

«Это хорошо, что он не скрывает агрессивности. Но ответить нечем. Извиняться бессмысленно», — судорожно размышлял Морев.

Он сделал вид, что не услышал реплики Ратова.

— Считаю, что ваши действия можно квалифицировать как мошенничество в особо крупных размерах, и передаю все материалы в прокуратуру. С руководством согласовано. Говорю это, чтобы перестали бегать по кабинетам. Думаю, скоро получите повестку. Не советую далеко уезжать от дома.

«Прав был „полкан“. Ну куда я спешил? Лучше бы погулял, подышал свежим воздухом». — Морев чуть слышно вздохнул.

— Вы слушаете? — переспросил Ратов. — Скажите спасибо, что не подаю заявление о покушении на убийство и захват заложников.

— Мы выкупим акции, — неожиданно произнес Морев. — А ваши личные претензии обращайте к Воронову. Я его предупреждал, что нельзя нарушать закон. Старая школа, знаете ли. Считают, им все позволено. Я за его действия не отвечаю.

— К сожалению, не могу выполнить вашу просьбу. Воронов убит.

— Как! Я не знал… — судя по безумным глазам Морева, он не обманывал.

Впервые в жизни.

* * *

Рано утром Морев выехал в аэропорт, откуда вылетел прямым рейсом в Париж. За ночь он разузнал подробности убийства Воронова, и ему стало окончательно ясно, что он будет следующим.

«Ничего удивительного, — думал Морев. — Компания, несмотря на долги, стоит столько, что удивительно, как обошлось без трупов. А может, и сейчас обойдется?»

Надежд на благополучный исход было мало. В результате рискованной операции он оказался между двух огней: с одной стороны государство, которое вот-вот обвинит его в мошенничестве, с другой — партнеры по сделке, которым он продал компанию.

Разговоры о том, что «Ферросплавы» ушли к американцам, были легендой прикрытия. Морев догадывался, кто стал реальным собственником его компании, и даже хорошо представлял высокий кабинет, через который прошли фантастические по объемам сделки.

Мирно проводить остаток дней в Чили и какой-либо другой далекой стране Морев считал неблагоразумным и опасным. Конечно, так его сложнее найти, но в этом большой минус — никаких трудов не составит убрать его без всяких следов. А еще могут «наехать» и силой заставить отдать долю, полученную от продажи компании. Нет, безопаснее скрыться, особенно не прячась, на берегах Сены.

В период расцвета он прикупил там особнячок на улице между эспланадой Инвалидов и Марсовым полем. Два этажа, демократичная обстановка — внизу в гостиной огромный стол, который служит и для приема гостей, и для всевозможных умственных занятий. Стены увешаны книжными полками и картинами. Наверху несколько спален. В закрытом дворике свой собственный сад.

Морев ничего не стал менять в обстановке, оставшейся от бывших хозяев. Его парижские гости, ожидавшие увидеть безвкусные и чрезмерно дорогие чертоги нового русского, удивленно восклицали: «Как мило у вас! Вы обладаете вкусом!» Некоторые даже вспоминали, как бывали в этом особняке раньше, и с гордостью показывали вещи, которые оставались на своих местах. Это было лучшей рекламой и рекомендацией: «Месье любит Париж и понимает толк во французской культуре».