Кремлевские подряды. Последнее дело Генпрокурора

Пока он проводился, у ворот дачи дежурили несколько киногрупп с камерами. Кому-то я дал небольшое интервью. Когда вечером я увидел себя на экране телевизора, то поразился: с каким трудом я сдерживал свой гнев и раздражение. Кремлевские обитатели могли в тот момент радоваться: никогда еще они не видели меня настолько злым и агрессивным.

Кстати, изъяли тогда у меня не 14, а 13 костюмов. Один из них был на мне, и я попросил оперативников:

– Ребята, имейте совесть, я же в Совет Федерации, по судам хожу…

Но этот последний, 14-й костюм, долго мне поносить не дали: возмутился Горбунов, начальник отдела по надзору над следствием в Генпрокуратуре – и его тоже быстренько изъяли.

Позднее две судебные инстанции признали, что обыски были незаконными. Но затем надавили и на эти суды, и они свои решения отменили.

Именно тогда со мной произошло то, что Ельцин в своей книге обозначил фразой «…метания Скуратова закончились, и он определился». Как тут не определиться?!

Если бы следствие было объективным…

Люди, возбудившие в Кремле против меня дело, любыми путями старались найти в моих действиях правонарушение, чтобы, опираясь на компромат, не допустить меня к работе, а по возможности постараться засадить за решетку. Докопаться до истоков провокации в их задачу не входило…

Следователи работали только по эпизоду с кассетой, и вначале уголовное дело было возбуждено по статье «злоупотребление должностными полномочиями».

Что мне инкриминировали?

Мне ставили в вину слишком дружеские отношения с Егиазаряном, другом Хапсирокова. Ашот Егиазарян – банкир, возглавлявший «Московский национальный банк»; тогда он был одним из руководителей «Уникомбанка». Однако на самом деле никаких особо тесных отношений у нас с Егиазаряном никогда не было. Мы были просто знакомы.

Схема ФСБ выстраивалась такая: Егиазарян поставлял мне «девочек», а я в его интересах давал указания по каким-то конкретным уголовным делам…

Но когда по моему делу начали допрашивать следователей, так или иначе причастных к делам Егиазаряна, все они подтвердили, что никаких указаний я не давал. Если какие-то указания и были, то они делались только в интересах следствия. В частности, нашли бумагу, где я требовал ускорить проверку по банку Егиазаряна, которую прокуратура Москвы слишком затянула.

Было в деле и заявление некоего А. Казаряна, который, якобы, в одном из московских ресторанов слышал разговор братьев Егиазарян о том, что я им небескорыстно помогал выпутываться из разных полууголовных передряг. Вот его точно можно было привлекать за заведомо ложный донос, поскольку в ходе проверки это заявление не нашло никакого подтверждения. Оба брата Егиазарян категорически отрицали как факт такой встречи, так и разговор. Люди Рушайло даже специально ездили в США, чтобы допросить там одного из братьев Егиазарян.

Не могу не сказать, как Рушайло работал. Долгое время он пробивал эту командировку. Наконец двое следователей уехали в США, встретились с Егиазаряном, и тут выяснилось, что тот только пару дней как вернулся из Москвы. Что тут еще добавить?

* * *

Обвинение в злоупотреблении служебными полномочиями оказалось бесперспективным, оно рассеялось, как дым. В дальнейшем само расследование уже велось только для того, чтобы скомпрометировать меня, причем окончательно и бесповоротно.

Не получилось одно – в рамках расследования сразу же возбудили «дело по костюмам» и объединили с уже начатым следствием в одно производство. Кстати, объединять два дела в одно в данном случае тоже было противозаконно. Можно объединять два дела, только если по каждому из них предъявлено обвинение. Но это еще не все: в рамках уже этого, «двухсюжетного», дела следователи принялись проводить расследования еще нескольких эпизодов по принципу «авось что-нибудь да выгорит». А всего в деле таких эпизодов было шесть: 1) видеокассета; 2) заявления проституток; 3) «особняк» в Орловской области; 4) картины Шилова; 5) оплаченные Паколли костюмы; 6) «махинации» с квартирами…