Кремлевские призраки

Выходит, он едва не наставил рога самому Сталину. Правда, во сне. Михаил слышал когда-то, что мать Надежды отличалась свободным нравом и позволяла себе многое. Большое число мужчин было облагодетельствовано ею. Может быть, дочь пошла в нее? Или дело совсем в другом? Была ли она в жизни такой страстной, какой приснилась? Он верил – да! И мечтал о продолжении. Ему хотелось завершить то, что осталось незавершенным. Пусть во сне, пусть. И опять он стеснялся своих мыслей.

Михаила влекла эта женщина, умершая давным-давно. Была в ней та породистость, которая всегда восхищала его в женщинах и которой не имела Наташа. Если бы он мог перемещаться во времени, он встретил бы Надю. И то, что произошло во сне, могло бы стать реальностью.

Почему она приснилась ему? Случайность? Михаилу казалось, что нет. Причина в том, что он работает в Кремле. Может быть, ее дух витает здесь, под этими сводами. И есть между ним и ею что-то неуловимое, тонкое, связующее.

Слухи о привидениях, обитавших в старом здании, доходили до него. Прежде у Семенкова не было никакого желания самому столкнуться с призраком. Лучше без этого. Существуют, и пусть. Но тут он подумал, что с Надеждой стоило бы встретиться. Странное желание не покидало его. Михаилу верилось – она явится ему. Это была игра. Вечерами, когда он оказывался один в коридоре или на лестнице, он ждал, что увидит ее. Вот-вот, сейчас… Но она не являлась. И когда он услышал о предполагаемом ремонте, то забеспокоился: успеет ли что-нибудь произойти до того, как начнутся работы?

То, что грядет ремонт, обсуждалось давно, с лета. Надо было переезжать в соседний корпус, и это волновало всех: какие кабинеты дадут и где, с кем придется их делить? Уважат ли? Не обидят ли, не унизят? Переезд всегда большое событие. Особенно в столь солидном учреждении. Но пролетел август, а великое перемещение не состоялось. Потом президент издал указ, после которого начала стремительно раскручиваться туго сжатая пружина событий – тогда и вовсе забыли про какие-либо ремонты. Все внимание отвлекал большой, отделанный белым камнем дом на набережной Москва-реки: что нового там учудили? Какую пакость еще замышляют? Сведений оттуда ждали с особым нетерпением.

Позже начались митинги под красными флагами, стычки с милицией. Казалось, что неведомый режиссер, отвечающий за грандиозное действо, называемое историей, захотел наполнить особой, зловещей динамикой сентябрьские дни. «Чем это кончится? – волновалась Наташа. – Как ты думаешь, они захватят власть?» «Нет. Все будет нормально», – успокаивал жену Семенков, хотя сам не очень-то верил в собственные слова. Тревога не покидала и его. За толстыми кремлевскими стенами текла обычная суетливая жизнь, разве что справки приходилось готовить чаще. Да и звучало в разговорах сослуживцев: «Сколько это будет продолжаться? Пора принимать жесткие меры». А уж когда появился еще один президент при живом, прежнем, когда принялся пугать разными карами, иные коллеги Семенкова совсем погрустнели. Кривенко, давний обитатель кремлевских коридоров, ходил мрачный, а потом вдруг вспомнил брежневские времена. Это случилось, когда он и Михаил сидели в столовой.

– Тогда не все плохо было, – уверял Кривенко. – Столько не грабили, не убивали. Продуктов не хватало, да. Но стабильность была. Вера в завтрашний день. Думаешь, это мало?

Семенков не стал с ним спорить – старорежимный человек, непонятно как оставшийся в Кремле после того, как власть переменилась. Нет уж, не надо никакой стабильности. Только движение вперед.

В то роковое воскресенье Михаил по собственному почину отправился на работу в середине дня. Сложность момента особенно чувствовалась за кремлевскими стенами. Солдаты с автоматами стояли повсюду. На Ивановской площади притихшими чудищами замерли бронетранспортеры.

Муханов, начальник Семенкова, казался растерянным.

– Это хорошо, что ты приехал, – проговорил он, похоже, не отойдя окончательно от своих размышлений. – Ситуация сложная. Все равно сейчас всех поднимут.

– Чем заниматься? – спросил Семенков.

– Будь на месте. Скоро определимся. Жди.

Михаил даже не стал включать компьютер – не до него было Семенкову. Телевидение показывало, как неистовые демонстранты прорывают шеренги милиции, как дубасят милиционеров. Глядя на источающие ненависть лица, Семенков думал о том, что будет, если они захватят власть. Наверно, арестуют и его, ведь он работал на президента. Может быть, посадят или сошлют куда-нибудь в Магадан. Ему не было страшно за себя. Но зудящее беспокойство за детей повисло в нем, тревожа душу – за сына-второклассника и дочь, которая ходит еще в детский сад.