Кремлевские призраки

Семенков долго смотрел ему вслед. Его удивило другое: он вдруг ощутил, что его по большому счету почти не трогает происходящее. Разумом он понимал все. Но сердце было глухо. Что-то с ним произошло, с сердцем. Что? Он не понимал.

Позже, в Кремле, он смотрел по телевизору, как подтягивались к мосту над Москва-рекой танки, как стреляли они по окнам красавца-здания. Иностранная компания показывала не только миру, но и россиянам, как русские убивают русских. Это было страшное, и, вместе с тем, завораживающее зрелище. В приемной набралось немало народу – сотрудники, недавние депутаты, – и все неотрывно смотрели на экран телевизора. Они мало чем отличались от зевак на мосту, которым сами же удивлялись. Разве что зеваки рисковали получить пулю.

Семенкову порой начинало казаться, что все происходящее нереально, что это некое действо, спектакль, разыгрываемый непонятно для чего, мучительный и бесполезный. Рассудок с легкостью объяснял: существует два варианта. Либо здесь и сейчас, либо потом и по всей России. Малая кровь должна предотвратить большую… Все так. И не так. Все понятно. И непостижимо. Как муторно было на душе.

Позже он думал о том, что амбиции рано или поздно приводят к крови. Как, впрочем, и вера в существование быстрых и простых решений сложнейших проблем, которая жива среди народа. И лишь разумная лень является благом.

Через несколько дней коллеги Семенкова ездили к Белому дому посмотреть на последствия обстрела. Хотя Кривенко настоятельно звал его, Семенков не поехал. Ему было достаточно того, что он видел по телевизору: почерневшие от копоти, выгоревшие верхние этажи, бесполезные, глядящие разбитыми стеклами окна. Что тут еще смотреть?

Уже было известно, что погибло свыше сотни человек, а втрое больше оказалось ранено. Уже поползли слухи о том, что стрельбу спровоцировали вовсе не красные. Семенков понимал: такое могло случиться. Попробуй, докопайся теперь до истины. Кто смел, тот и съел. Власть – грязное дело. Банальность. О том, что он имеет отношение к этой власти, Михаил старался не думать. Это вызывало в нем неловкое чувство.

На следующей неделе, когда начальник улетел с президентом в Японию, к Семенкову явился непонятный тип, в котором изящество и некая важность соединялись непостижимым образом с суетливостью. Элегантно опустившись на стул, посетитель положил на колени красивый добротный портфельчик.

– Наверно, вы уже слышали обо мне, – аккуратным голосом сказал тип и подивился, услышав отрицательный ответ. – Видите. Это еще одно доказательство тому, что необходимы неотложные меры. Позвольте представиться, – тип красиво кивнул головой, – новый император России. Хотя по паспорту я – Алексей Николаевич Славский, а на самом деле меня зовут Николай Алексеевич Романов. Я – сын цесаревича Алексея и внук Николая Второго. – Выдержав нужную паузу, он продолжил. – Понимаю, насколько это неожиданно звучит, однако, это так.

Семенков лихорадочно размышлял, как быть? Неужто и в самом деле император? Государь! Как себя вести? Вскочить и стоять по стойке смирно? Глупо. А дядька-то и в самом деле непростой. Между тем, посетитель принялся рассказывать, как цесаревич Алексей избежал смерти в тысяча девятьсот восемнадцатом и откуда взялась фамилия Славский.

– Мы вынуждены были жить так, чтобы не привлекать внимание. Но я с детства знал тайну нашей семьи. Теперь, когда коммунисты отстранены от власти, я смог открыть тайну и посчитал нужным взять на себя ответственность. Вот, ознакомьтесь. – Он достал из портфельчика лист бумаги. – Учитывая недавнее сложное положение в России, я издал манифест о престолонаследии. – Он с какой-то особой торжественностью положил перед Михаилом листок, увенчанный с красивой надписью «Российский Императорский Дом» и двуглавым орлом.

«…беру на себя обязанности Государя Всероссийского», – закончил читать Михаил.

– Понимаете, я – единственный ныне великий князь, – зазвучал хорошо поставленный голос, – и я имел право объявить о восхождении на престол. Мое влияние на общество значительно. В том, что недавнее противостояние в России, грозившее обернуться катастрофой, разрешилось благополучно, весьма велик мой вклад. Мне приходилось постоянно влиять на события. Вот мое обращение к россиянам. – Он достал из портфеля еще один листок, протянул Михаилу.

Семенков ощутил всю важность происходящего – жизнь столкнула его со столь необычным человеком. Ему чудилось дыхание истории: внук Николая Второго, олицетворявшего для Михаила потерянное прошлое России, недоступное, влекущее к себе, сидел перед ним.

– Скажите, чем я могу вам помочь? – Голос помимо воли звучал с особой почтительностью.

– Понимаете, необходимо решить вопрос с моим статусом. Разумеется, о введении в России монархии пока что не может быть речи. Это не быстрый процесс. Но если бы президент признал мои права на трон… было бы легче положительно влиять на события. Помогите мне встретиться с Мухановым.

Семенков обещал ему устроить визит к начальнику, после чего проводил гостя до самого выхода из здания – до охранника.