Кремлевские жены

На следующее утро он попросил секретаршу перечитать письмо, передать лично в руки Сталину и получить ответ. Вскоре после ее ухода его состояние резко ухудшилось. Поднялась температура. Отнялась речь. На левую сторону распространился паралич. Больше Ленин не вернулся к активной жизни.

Есть легенда, ее придерживался Троцкий, что Сталин травил Ленина медленно действующим ядом. Рассказывали, что Сталин сам сообщал ЦК, якобы Ленин, в минуты болезни, просил у него яду, дабы прекратить мучения.

В реальности же Сталину не нужно было стараться, как средневековому отравителю. Достаточно было сделать лишь то, что он сделал по отношению к Надежде Константиновне.

Из всех известных мне поступков Ленина я думаю о последнем как о самом прекрасном и благородном — письме Сталину, защищающем жену. Сам нуждаясь в защите, он защитил свою женщину.

Это стоило ему жизни.

Почти целый год еще Ленин жил. Дышал. Она не отходила от него, осознавая: с его уходом перевернется страница истории не так, как они заложили ее, предчувствуя, что жизнь всего, наспех собранного в ленинском кулаке государства окажется в другом, более страшном кулаке.

Задумывалась ли она над перспективой самой начать борьбу за ВЛАСТЬ? Приходили ли ей в голову мысли о том, что весь их безумный подвиг с Ильичем по созданию гигантской партийной машины был не нужен?

Я уверена — нет.

Крупская у одра умирающего Ленина не сомневалась ни в чем. Она знала: музыка не виновата, если фальшивят музыканты. И верила в чудо победы тех ленинских идей, которые на ее глазах превращались в сталинские.

* * *

Она была железная. Ни слезинки не увидели люди в ее глазах в дни похорон. За долгое время его болезни она свыклась с фактом его смерти. Говорила на панихиде, обращаясь к народу и партии:

— Эти дни, когда я стояла у гроба Владимира Ильича, я передумала всю его жизнь, и вот что я хотела сказать вам. Сердце его билось горячей любовью ко всем трудящимся, ко всем угнетенным. Никогда этого не говорил он сам, да и я бы, вероятно, не сказала этого в другую, менее торжественную минуту… товарищи, умер наш Владимир Ильич, умер наш любимый, наш родной… Большая у меня просьба к вам: не давайте своей печали по Ильичу уходить во внешнее почитание его личности. Не устраивайте ему памятников, дворцов его имени, пышных торжеств в его память — всему этому он придавал при жизни такое малое значение, так тяготился этим. Помните, что многое еще не устроено в нашей стране…

Разве похоже на речь убитой горем любящей жены?

То голос борца революции, знающего, каким путем идти дальше, и готового взять в руки бразды правления. Да, она знала, что готова, сможет, сумеет лучше прочих…

Она также знала: никто, никогда, ни при какой погоде не даст ей в руки эти бразды.

Оставалось лишь искать опору.

* * *

Сразу после смерти Владимира Ильича Надежда Константиновна написала два письма за границу: Алексею Максимовичу Горькому и дочери Инессы Арманд, Инессе Александровне.

Она описывала последние дни своего мужа и похороны в Москве. В письме Горькому есть такие строки: «…похоронили мы вчера Владимира Ильича. Он был до самой смерти таким, каким и раньше, — человеком громадной воли, владевшим собой, смеявшимся и шутившим еще накануне смерти, нежно заботившимся о других. Например, в воскресенье вечером у Владимира Ильича был глазной врач, проф. Авербах. Уже попрощавшись, он через некоторое время опять пришел посмотреть, кормят ли его. Около газеты, которую мы читали каждый день, у нас шла беседа. Раз он очень взволновался, когда прочитал в газете о том, что Вы больны. Все спрашивал взволнованно: «Что? Что?»

Крупская пишет Горькому так, словно и не лежал Ленин в параличе, словно он был активен, деятелен, ходяч.

А как же общеизвестная легенда о впавшем в детство Ленине?

Вот несколько впечатляющих строк из воспоминаний художника Юрия Анненкова, рисовавшего Ленина:

«В декабре 1923 года Лев Борисович Каменев… предложил мне поехать в местечко Горки, куда ввиду болезни укрылся Ленин со своей женой. Я вижу, как сейчас, уютнейший барский, а не рабоче-крестьянский, желтоватый особнячок. Каменев хотел, чтобы я сделал последний набросок с Ленина. Нас встретила Крупская. Она сказала, что о портрете и думать нельзя. Действительно, полулежавший в шезлонге, укутанный одеялом и смотревший мимо нас с беспомощной искривленной младенческой улыбкой человека, впавшего в детство, Ленин мог служить только моделью для иллюстрации его страшной болезни, но не для портрета Ленина».

Даже если правда на стороне Юрия Анненкова, нетрудно понять «обман» Надежды Константиновны. Она не хочет представлять никому, даже близкому Горькому, Вождя революции в жалком виде. Он должен остаться в памяти добрым, прекрасным, могучим, великодушным.

Подруга победителя не мыслила себе другой позиции Вождя, кроме победно-сильной.